Екатерина Медичи
Шрифт:
На первый взгляд мальчики выглядели хорошо, они заметно выросли, хотя вскоре стало ясно, сколь глубокую травму нанесло им заточение. Тихие и сосредоточенные, они настаивали на соблюдении всех норм этикета, одеждой и другими деталями поведения напоминали скорее испанцев, нежели французов. Генрих, которого прежде описывали как живого, разумного мальчика, превратился в замкнутого, молчаливого подростка. Тюрьма, лишения и отсутствие общества близких людей не могли не отразиться на обоих детях, оставив след на всю жизнь. После празднеств и торжественных приемов Франциску очень скоро наскучило общество мрачных сыновей. Он заявил: «Француз должен быть всегда живым и веселым». И добавил, что у него нет времени на «сонных, вялых, скучных детей». К тому же король весьма бестактно оказывал явное предпочтение младшему брату мальчиков,
Генрих дал выход гневу и досаде, переполнявшим его, фанатично увлекшись физическими упражнениями. Принц находил утешение в охоте, конных турнирах, борьбе и прочих грубых забавах. Он стал заядлым игроком в мяч и всюду носился с неразлучной «бандой» друзей, в основном дворянских юношей, его «почетных пажей». Он питал особую привязанность к Жаку д'Альбону де Сент-Андре, сыну его гувернера. Хотя Сент-Андре уже исполнилось восемнадцать лет к моменту возвращения Генриха из Испании, юный принц испытывал глубокую симпатию к умному и изобретательному пареньку. Он почти боготворил своего энергичного и уже такого опытного товарища, сохранив привязанность к Жаку до конца своей жизни. В то же время он быстро привязался к Франсуа де Гизу, старшему сыну знаменитого Клода, первого герцога Гиза, носившего почетный титул графа д'Омаль. Они с Франсуа были ровесниками, оба восхищались военными подвигами, замирая над историями о храбрости и доблести, которые им доводилось читать или слышать.
В это время Генрих обрел наставника— его преклонение перед Анном де Монморанси возрастало с каждым днем. Коннетабль отвечал за домашнее устройство детей, и неудачная попытка Генриха сблизиться с отцом привела к возникновению привязанности к Монморанси. Солдат и придворный, он воплощал в себе все, что вдохновляло Генриха: воинское искусство, рыцарские манеры и образованность. Он восхищался стойкими консервативными убеждениями Монморанси и часто обращался к нему за советами и руководством. Отвращение, питаемое Генрихом к императору, было понятно и очевидно; Карл V оставался его заклятым врагом до конца жизни. Генрих, как и его будущая жена Екатерина, которая, по странному совпадению, тогда же освободилась из плена, никогда не забывал ни врагов, ни преданных друзей.
После счастливого воссоединения с родичами в Амбуазе Генрих вместе с братьями и сестрами приняли участие в коронации королевы Элеоноры, которая состоялась в Сен-Дени в марте 1531 года. К этому времени Франциск окончательно охладел к своей новой жене, и, предпринимал ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Во время своего церемониального въезда в Париж Элеонора могла видеть, как ее муж, стоя у открытого окна за спиной своей фаворитки, Анны д'Эйли, герцогини д'Этамп, бесстыдно и вполне откровенно ласкал ее. Очевидец пишет, что Франциск «развлекался с нею целых два часа на глазах у всего народа». Едва ли так пристало себя вести «христианнейшему королю». Это было тем более печально, так как однажды сестра короля, Маргарита, призналась герцогу Норфолку в том, что новая королева «весьма горяча в постели и охоча до ласк». Король же нашел бедную Элеонору «столь неаппетитной, что никогда не ложился с супругой в постель и вообще не занимался с ней любовью».
Осенью того же года Франциск со всей своей семьей предпринял важную поездку по Франции. Он пожелал устроить великолепные празднества, дабы отблагодарить преданных вассалов за помощь в освобождении королевских детей. Торжественные процессии, разукрашенные триумфальные арки при въезде в большие города — все это произвело глубокое впечатление на Генриха. Пока влиятельные особы слушали речи и пировали, простой люд плясал и веселился на улицах, а из фонтанов било вино. Позже, во время правления Генриха, парадные выезды достигли новых высот пышности, изобретательности и дороговизны. И Франциск, и Генрих понимали, как важно посещать провинции.
Со времени возвращения во Францию Генрих сделался объектом матримониальных замыслов отца. После того как прекратились переговоры с Генрихом VIII о женитьбе на его дочери Марии Тюдор, Франциск обратился к папе Клименту VII, чтобы обсудить брачные планы касательно Екатерины Медичи. Франциск верил, что это может каким-то образом помочь ему вернуть итальянские завоевания. Желание взять реванш за поражение при Павии превращалось
Брачный контракт гласил, что папа римский «должен снабдить сиятельную родственницу одеждой, уборами и украшениями на свое усмотрение». Понимая, что приданое Екатерины должно соответствовать ее статусу, понтифик прибегнул к помощи Изабеллы д'Эсте, знаменитой своей красотой, прекрасным вкусом и знанием последних веяний моды. Она прислала из Манту и «по три фунта золотой и серебряной нити и два фунта шелковой» для вышивки прекраснейших, сверкающих платьев, изготовленных самыми талантливыми швеями Флоренции. Полог для кровати и черно-алые шелковые простыни отличного качества, равно как и нательное белье Екатерины, были под стать платьям. Было заказано такое количество кружева, золотого и серебряного шитья, парчи и дамаста [19] , что Алессандро, герцог Флоренции, обложил налогом в 35 тысяч экю флорентийских горожан — якобы для укрепления обороны города, но на самом деле — чтобы оплатить корзину с приданым Екатерины.
19
Дамаст, или камка, — одноцветная шелковая или полотняная ткань с узором, популярная в старину. Камчатное полотно, в частности, шло на скатерти — Прим. перев.
Драгоценности, привезенные Екатериной во Францию, не имели себе равных: идеальные нити жемчуга, кольца, золотые пояса, один из которых был инкрустирован рубинами, и множество поистине сказочных драгоценных каменьев. Все это основательно пополнило сокровищницу французской казны. Наиболее знаменитыми из коллекции были огромные грушевидные жемчужины, которые, как говорили, одни стоили королевства [20] . Позже Екатерина передаст жемчуг Марии, королеве Шотландии, которая, овдовев, вернется на родину. После того, как ее обезглавят, изысканное украшение своей жертвы захватит королева Елизавета I и станет носить «без тени стыда».
20
На самом деле эти жемчужины, действительно редкой формы и размера, были куплены у одного лионского купца всего за 900 экю.
Климент также подарил племяннице ожерелье из изумрудов и рубинов с гигантской жемчужной подвеской и пару огромных бриллиантов. Но куда более ценным и значимым предметом, который привезла с собой Екатерина, являлся ларец из горного хрусталя (ныне его можно видеть в галерее Уффици во Флоренции), сотворенный мастером-камнерезом Валерио Белли Винчентино. Двадцать четыре панели изображали религиозные сцены из жизни Христа, с фигурами четырех евангелистов по углам. Климент, не имея возможности выплатить приданое Екатерины деньгами, занял их у ее дяди банкира Филиппо Строцци, мужа покойной Клариче. Он заложил папские драгоценности, взяв первый заем в 50 тысяч экю на проведение свадьбы. Подписали соглашение, что долг будет выплачен двумя частями в течение шести месяцев, но еще задолго до конца срока Строцци успел пожалеть об этой сделке.
Врачующиеся обменялись традиционными портретами. Их сходству с оригиналами можно доверять, хотя известно, что портретная живопись того времени славилась украшательством, дабы польстить заказчику. Нанятый герцогом Алессандро Медичи, Джорджо Вазари изобразил Екатерину для Франциска в полный рост и сумел разглядеть, насколько обманчива внешность невесты. Рассказывают, будто однажды, стоило Вазари покинуть комнату, чтобы передохнуть немного, Екатерина схватила кисти и изменила черты своего лица, придав им нечто мавританское. Вазари с трепетом вспоминал этот эпизод, повторяя: «Я преклоняюсь перед ее особыми качествами, за них она любима не только мною, но и всем народом, я просто обожаю ее, если можно так сказать, как обожают святых на небесах».