Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви
Шрифт:
Сгрудившиеся вокруг Потёмкина чиновники и придворные наверняка размышляли о том, какие последствия происходящее будет иметь для Европы, их императрицы, для незавершенной войны с турками и вероятных действий по отношению к революции во Франции и дерзкой Польше. Армии и флот под руководством Потёмкина завоевали земли Османской империи, расположенные рядом с Черным морем на месте нынешней Румынии: теперь великий визирь султана надеялся заключить с ним мир. Все европейские дворы настороженно следили за болезнью Потёмкина: в Лондоне – пропитанный портвейном молодой Первый лорд Казначейства Уильям Питт, не сумевший остановить войну, которую вел Потёмкин, и венский канцлер – старый ипохондрик князь Венцель Кауниц.
Его планы могли перекроить карту континента. Потёмкин жонглировал коронами, как клоун в цирке. Собирался ли этот непостоянный провидец сделать себя королем? Или у него было больше
Ответы на все вопросы были связаны с исходом этого отчаянного бегства из охваченных лихорадкой Ясс в новый город Николаев, находившийся вдалеке от побережья Черного моря в глубине страны – именно туда больной просил перевезти его. Николаев стал его последним городом. Потёмкин основал много поселений, как и Петр I, на которого он хотел походить. Потёмкин тщательно планировал каждый город, относясь к нему, как к дорогой его сердцу любовнице или к ценному произведению искусства. Николаев, расположенный на прохладных берегах реки Буг (сейчас это территория Украины), стал судоходной и военной базой. Там Потёмкин построил себе у реки дворец в молдавско-турецком стиле, – его овевал постоянный бриз, который мог бы остудить его жар [14]. Такое путешествие было слишком длинным для умирающего человека.
Основная часть каравана выехала на день раньше. Отряд провел ночь в придорожной деревне и тронулся в путь в восемь утра. Через пять верст Потёмкину стало так нехорошо, что его перенесли в спальный экипаж. Там он еще мог сидеть [15]. Проехав еще пять верст, отряд остановился [16].
Графиня держала голову умирающего у себя на коленях. Она по крайней мере находилась рядом с ним – двумя его ближайшими друзьями были женщины. Одной из них была его любимая племянница, второй, разумеется, сама императрица, с волнением ожидавшая новостей за сотни миль от князя. Посреди степи Потёмкин бился в судорогах, трясся, покрывался испариной и стонал. «Я горю, – сказал он. – Я весь в огне». Графиня Браницкая, которую Потёмкин и Екатерина называли Сашенькой, умоляла его успокоиться, но «он отвечал, что свет померк в его глазах, он ничего не видел и мог лишь различать голоса». Слепота означала, что у князя, как это часто бывает с умирающими, падало давление. Его могучий организм боролся с малярийным жаром, с вероятным отказом печени и воспалением легких, но был ослаблен многими годами напряженной работы, бесконечных путешествий, нервного напряжения и разнузданного гедонизма и все-таки сдался. Князь спросил врачей: «Чем вы можете помочь мне теперь?» Доктор Сановский отвечал, что теперь ему стоит уповать только на Господа. Он протянул Потёмкину, которому не чужды были и злой скептицизм французского Просвещения, и суеверное благочестие российского крестьянства, дорожную икону. Тому хватило сил взять ее и поцеловать.
Старый казак, наблюдавший за сценой, сказал, что Потёмкин отходит, выказав то почтение к смерти, которое характерно для людей, живущих близко к природе. Потёмкин отнял руки от иконы. Браницкая взяла их в свои. Потом она обняла его [17].
В этот величественный момент он, конечно, подумал о своей возлюбленной Екатерине и пробормотал: «Прости меня, милостивая матушка-государыня…» [18]. С этими словами Потёмкин умер [19].
Ему было пятьдесят два года.
Окружающие замерли, стоя вокруг тела в той возвышенной тишине, которая всегда наступает после смерти великого человека. Графиня Браницкая осторожно положила его голову на подушку, подняла руки к лицу и упала в глубокий обморок. Некоторые громко всхлипывали, другие опустились на колени, чтобы помолиться, и поднимали руки к небесам. Люди обнимались и утешали друг друга, доктора не могли оторвать глаз от пациента, которого им не удалось спасти, а некоторые просто смотрели на лицо князя с единственным открытым глазом. Рядом с покойным сидели группки молдавских бояр и купцов, наблюдая, как казак пытается усмирить вставшую на дыбы лошадь, которая, вероятно, учуяла, что «Полсвета потряслось за ней / Незапной смертию твоей!» [20]. Солдаты и казаки, ветераны потёмкинских войн, всхлипывали. Они не успели достроить навес для своего господина.
Так умер один из самых знаменитых государственных деятелей Европы. Современники хоть и отмечали его неоднозначность и эксцентричность, но высоко его ценили. Все, кто посещал Россию, хотели встретиться с этим явлением природы. Он всегда был в центре внимания,
Принц де Линь, знавший всех титанов своего времени – от Фридриха Великого до Наполеона, описал Потёмкина так: «Это самый удивительный человек, которого мне доводилось встретить ‹…› скучающий среди удовольствий; несчастный от собственной удачливости; неумеренный во всем, легко разочаровывающийся, часто мрачный, непостоянный, глубокий философ, способный министр, искусный политик – и вдруг десятилетний ребенок ‹…› В чем заключался секрет его волшебства? Гений, гений и еще раз гений; природная одаренность, отличная память, возвышенный строй души; насмешливость без стремления оскорбить, артистичность без наигранности ‹…› способность завоевывать в лучшие моменты любое сердце, бездна щедрости ‹…› тонкий вкус – и глубочайшее знание человеческой души» [23]. Граф Сегюр, знавший Наполеона и Джорджа Вашингтона, говорил, что для него «из всех, с кем он встречался, всего любопытнее и важнее было знакомство со знаменитым и могущественным князем Потёмкиным. Он представлял собою самую своеобразную личность, потому что в нем непостижимо смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, честолюбие и беззаботность. Везде этот человек был бы замечен своею странностью». Американский путешественник Льюис Литтлпейдж писал, что «удивительный» светлейший князь обладал в России большей властью, чем у себя дома кардинал Уолси, граф-герцог Оливарес и кардинал Ришелье [24].
Александр Пушкин, родившийся через восемь лет после смерти князя в Бессарабской степи, был зачарован Потёмкиным, расспрашивал его племянниц о нем и записывал их рассказы: имя князя, говорил он, «будет отмечено рукой истории». Эти двое напоминали друг друга своими яркими и явно русскими характерами [25]. Через двадцать лет лорд Байрон еще писал о человеке, которого он назвал «испорченным ребенком ночи» [26].
По русской традиции глаза умершего нужно закрыть и положить на них монеты. На глаза великих принято класть монеты золотые. Потёмкин был «богаче некоторых королей», но, как и многие очень состоятельные люди, никогда не носил с собой денег. Ни у кого из его приближенных денег сейчас тоже не было. Можно представить себе неловкий момент, когда все начали шарить по карманам, похлопывать себя по верхней одежде, доставать кошельки – и не нашли ничего. Кто-то кликнул солдат.
Седой казак, наблюдавший за смертью Потёмкина, достал пять копеек. Пришлось закрыть глаза князя мелкими медными монетками. Несоответствие обстоятельств смерти и личности усопшего немедленно превратилось в легенду. Возможно, тот же старик-казак пробормотал, отойдя в сторону: «Жил на золоте, умер на траве».
Это меткое замечание вошло в обиход княгинь и простых солдат: через несколько лет художница Элизабет Виже-Лебрен расспрашивала об этом событии одну сварливую петербургскую княгиню. «Увы, моя дорогая, великий князь, у которого было столько бриллиантов и золота, умер на траве», – ответила вдовствующая княгиня таким тоном, будто Потёмкин осмелился умереть на ее собственном газоне [27]. Во время Наполеоновских войн русская армия маршировала, распевая песню о том, как Потёмкин умер в степи, лежа на плаще [28]. Поэт Гавриил Державин увидел поэзию в том, что этот безграничный человек умер на лоне природы, «как на распутьи мгла» [29]. Два наблюдателя в разных концах империи – граф Федор Ростопчин (известный как человек, который в 1812-м сжег Москву) в близлежащих Яссах и шведский посол, граф Курт Стедингк в далеком Петербурге [30] – на известие о смерти светлейшего ответили одинаково: «Его смерть была так же необычна, как его жизнь» [31].
Нужно было немедленно известить императрицу. Ей могла бы сообщить Сашенька Браницкая, которая всегда отчитывалась Екатерине о здоровье князя, но она была вне себя от горя. Поэтому к преданному и неизменному секретарю Потёмкина, Василию Попову, отправили адъютанта.
Оставался один, почти ритуальный момент. Когда охваченный грустью отряд двинулся в сторону Ясс, кто-то, вероятно, захотел отметить то место, где скончался князь, чтобы потом поставить здесь памятник в его честь. Вокруг не было камней. Ветер бы унес ветки. И тогда атаман Павел Головатый, знавший Потёмкина тридцать лет, забрал у одного из своих конников запорожское копье. Перед тем как присоединиться к арьергарду процессии, он подъехал к тому месту, где скончался князь [32], и вонзил копье в землю. Казачье копье, отмечающее место смерти Потёмкина, было так же символично, как стрела на могиле Робин Гуда.