Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви
Шрифт:
Двадцать пятого ноября 1741 года, после нескольких дворцовых переворотов, произошедших за время правления Ивана VI, великая княгиня Елизавета в возрасте тридцати одного года встала во главе Российской империи при поддержке всего лишь трехсот восьми гвардейцев и заточила младенца-императора в Шлиссельбургскую крепость. Сочетание дворцовых интриг и гвардейских переворотов определило российскую политику на целое столетие. Иностранцев это удивляло – особенно в век Просвещения, тяготевший к подробнейшему исследованию политики и закона. Учёные мужи могли только предположить, что российский трон не был ни выборным, ни наследуемым – он был занимаемым. Перефразируя мадам де Сталь, можно сказать, что воля императора в самом деле была конституцией России. Личность государя была правительством, а правительство, как писал маркиз де Кюстин, было «абсолютной монархией, ограниченной убийством» [42].
Эпоха женщин-властительниц породила особый, русский вариант придворного фаворитизма.
13
В течение XVII века фавориты постепенно превращались в фаворитов-министров, среди них – Оливарес в Испании, Ришелье и Мазарини во Франции. Они были не любовниками королей, но одарёнными политиками, которых избирали, чтобы держать под контролем непомерно разросшийся бюрократический аппарат. Эта эпоха подошла к концу, когда в 1661 году Людовик XIV после смерти Мазарини принял решение править самостоятельно. Но обычай переняли российские женщины-правительницы, и первой так поступила Екатерина I в 1725 году.
Когда Шувалов, которому было всего лишь тридцать два года, представил уже обрюзгшей и хворой императрице восемнадцатилетнего Гришу Потёмкина, он особо подчеркнул его познания в греческом языке и богословии. В качестве награды императрица приказала повысить Потёмкина до звания унтер-офицера гвардии, хотя к тому моменту он не служил ещё ни дня. Вероятно, она одарила юношу сувениром – стеклянным кубком с гравировкой в виде её силуэта [14] .
Мир императорского двора, должно быть, вскружил Потёмкину голову: вернувшись в Москву, он забросил свои занятия. Возможно, склонность преподавателей к пьянству и лености передалась и студентам. В 1760 году знаток иностранных языков Потёмкин, добившийся золотой медали и представленный императрице, был отчислен за «леность и нехождение в классы». Спустя годы он, уже получив княжеский титул, посетил Московский университет и встретился с профессором Барсовым, который его отчислил. Князь спросил Барсова, помнит ли тот их предыдущую встречу. «Ваша Светлость тогда того заслуживали», – ответил Барсов. Князь остался доволен ответом, обнял пожилого профессора и стал ему покровительствовать [44].
14
В Историческом музее Смоленска хранится такой стеклянный кубок, якобы принадлежавший Потёмкину. Легенда гласит, что из него когда-то пила Екатерина Великая, проезжая через Смоленск.
Отчисление оказалось для Потёмкина почти что катастрофой. Его крёстный и мать считали, что ничем не примечательные юноши вроде Гриши не могут позволить себе быть настолько ленивыми. К счастью, он уже числился в гвардии, но у него не было денег даже на поездку в Петербург – это означало, что семья либо не одобрила затею с поездкой, либо сняла его с довольствия. Они с матерью всё больше отдалялись друг от друга и в последующие годы почти не виделись. Позднее императрица Екатерина II сделала её придворной дамой, и Дарья гордилась своим сыном, хотя при этом открыто осуждала его личную жизнь. Значит, Григорий не просто уезжал из дома – он отправлялся в свободное плавание. Он занял у Амвросия Зертис-Каменского, тогда епископа Можайского, довольно значительную сумму в пятьсот рублей. Потёмкин часто повторял, что собирался вернуть эти деньги с процентами, но епископ был жестоко убит ещё до того, как Григорий пришёл к власти. Долг так и не был возвращён.
Жизнь молодого гвардейца протекала в атмосфере праздности и роскоши и обходилась чрезвычайно дорого, но более надёжного способа достичь величия не было. Момент оказался подходящим: Россия ввязалась в Семилетнюю войну против Пруссии, в то время как в Петербурге умирала императрица Елизавета. Гвардейцы уже вовсю плели интриги.
Прибыв в Санкт-Петербург, Потёмкин явился в главную квартиру своего гвардейского полка, которая представляла собой небольшую деревню: на берегу Невы рядом со Смольным монастырём прямоугольником расположились казармы, избы и конюшни. У полка были своя собственная церковь, а также больница, баня и тюрьма. За казармами раскинулся луг для выпаса коней и проведения парадов. Старейшие гвардейские полки, такие как Преображенский и Семёновский, изначально были основаны Петром I в качестве потешных, но затем они стали его верными соратниками в жёсткой конфронтации со стрельцами. Благодаря наследникам Петра число полков увеличивалось. В 1730 году императрица Анна основала Конногвардейский полк, в котором служил Потёмкин [45].
Гвардейские офицеры были неспособны устоять перед «обольщениями столичной жизни» [46]. Эти юные повесы то пировали, то вели партизанскую войну с Благородным Кадетским корпусом, занимавшим Меншиковский дворец [47]. Поле их сражений, порой смертельных, простиралось от бальных залов до подворотен. Столько молодых судеб было разрушено из-за долгов, столько сбережений уходило на бесконечные походы к проституткам Мещанской слободы и игру в вист и фараон, что склонные к воздержанности родители старались определить сыновей в обычный полк – именно так, к примеру, рассуждал отец в «Капитанской дочке», восклицая: «Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон» [48].
О Потёмкине вскоре узнали даже самые отчаянные и бесшабашные гвардейцы. В свои двадцать два года он обладал высоким ростом – под два метра, – был широкоплеч и чрезвычайно привлекателен для женщин. Он «мог похвастаться самой роскошной шевелюрой во всей России». Товарищи, на которых произвели впечатление его внешность и таланты, прозвали его Алкивиадом, что в ту неоклассическую эпоху было высочайшим комплиментом [15] . Образованные люди того времени изучали Плутарха и Фукидида, поэтому им был хорошо известен образ афинского гражданина: начитанного, интеллигентного, эмоционального, непостоянного, распущенного и экстравагантного. Плутарх восторженно писал о «сиянии физической красоты» Алкивиада [49]. Потёмкин сразу привлёк всеобщее внимание своим остроумием: у него был удивительный мимический талант, который обеспечил ему успех, далеко превосходивший карьеру комедианта [50]. Благодаря способностям к пародированию Потёмкин заслужил восхищение Орловых, самых сумасбродных и купавшихся в роскоши гвардейцев, и они посвятили его в интриги императорской семьи.
15
Алкивиад был известен своей бисексуальностью – среди его любовников был и Сократ, но не сохранилось никаких намёков на то, что Потёмкин разделял его эротические интересы. Алкивиадом (l’Alcibiade du Nord) называли и другого исторического персонажа, жившего в XVIII веке, – графа Армфельта, фаворита короля Швеции Густава III, ставшего затем другом царя Александра Первого.
Гвардия охраняла императорские дворцы, и именно это придавало ей политический вес [51]. Находясь в столице и в непосредственной близости ко двору, «офицеры имели множество возможностей, чтобы о них узнали», заметил прусский дипломат [52]. «Допущенные к играм, балам, вечерам и театральным представлениям, внутрь святилища двора», они могли распоряжаться городом по своему разумению [53]. Благодаря службе во дворце они заводили близкие и даже фривольные знакомства с богачами и придворными, что давало им ощущение личной вовлечённости в соперничество внутри императорской семьи.
Пока императрица Елизавета несколько месяцев находилась между жизнью и смертью, несколько групп гвардейцев устроили заговор, собираясь изменить порядок престолонаследования: вместо ненавистного великого князя Петра планировалось возвести на трон его жену, великую княгиню Екатерину, которая пользовалась широкой поддержкой. Стоя в карауле в императорских дворцах, Потёмкин мог наблюдать за романтической фигурой великой княгини, которая вскоре придёт к власти под именем Екатерины II. Она никогда не была красавицей, однако обладала качествами более замечательными, чем преходящий блеск: необъяснимой магией императорского достоинства в сочетании с сексуальной привлекательностью, естественной весёлостью и всепобеждающим обаянием, к которому никто не оставался равнодушным. Лучше всех о тогдашнем облике Екатерины несколькими годами ранее писал ее любовник поляк Станислав Понятовский:
«Она ‹…› достигла расцвета, какой только возможен для женщины, от природы наделенной красотой. У нее были черные волосы, ослепительной белизны и свежести цвет лица, выразительные глаза навыкате, длинные черные ресницы, заостренный носик, губы, словно зовущие к поцелую, прелестной формы руки, гибкий и стройный стан; легкая и при этом исполненная благородства походка, приятный тембр голоса, а смех – такой же веселый, как ее нрав».
Потёмкин ещё не был с ней знаком, но почти одновременно с его прибытием в Петербург Екатерина начала искать союзников среди гвардейцев, которые пылко восхищались ею и ненавидели её супруга, наследника престола. И вот, провинциальный юноша из Чижова счёл разумным присоединиться к заговору, который вознесёт её на трон – и как окажется в дальнейшем, – соединит их друг с другом. Однажды Екатерина подслушала, как один генерал почтительно высказался о ней: «Вот женщина, из-за которой порядочный человек мог бы вынести без сожаления несколько ударов кнута»; вскоре молодой Потёмкин с этим согласится [54].