Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

Себаг-Монтефиоре Саймон

Отец Григория Потёмкина Александр Васильевич Потёмкин был одним из тех нескладных чудаков-военных, благодаря которым жизнь в провинциальных гарнизонах XVIII века была неприятной, но красочной. Этот первый русский прототип полковника Блимпа был почти безумен, постоянно возмущён и безрассудно импульсивен. Юношей Александр служил в петровской армии, прошёл Северную войну и в 1709 году сражался в решающей Полтавской битве, в которой Пётр I одержал победу над шведским захватчиком Карлом XII и тем самым обезопасил как недавно построенный Санкт-Петербург, так и выход России к Балтийскому морю. Затем Александр принял участие в осаде Риги и захвате четырёх шведских фрегатов, был представлен к награде, а позднее получил ранение в левый бок.

После войны ему пришлось отслужить военным чиновником, проводя утомительные переписи населения в удалённых губерниях,

Казанской и Астраханской, и командуя маленькими гарнизонами. О его характере и карьере известно немного, но до нас дошли сведения о следующем случае: когда Александр Потёмкин подал в отставку из-за своих ранений, его вызвали к руководству Военной коллегии и согласно традиции попросили снять униформу и продемонстрировать свои шрамы. Раздеваясь, он заметил, что один из членов коллегии служил унтер-офицером под его началом. Потёмкин немедленно оделся и указал на этого мужчину: «ОН будет осматривать МЕНЯ? Я этого НЕ ПОТЕРПЛЮ. Уж лучше останусь на службе, невзирая на то, как болят мои раны!» Сказав это, он стремительно вышел и отслужил ещё два тоскливых года. Наконец в 1739 году, после рождения сына, он, совсем ослабев здоровьем, вышел в отставку в чине подполковника [5].

Старого Александра Потёмкина знали как домашнего тирана. Его первая жена была ещё жива, когда он обратил внимание на Дарью Скуратову, вероятно, посетив поместье Большое Скуратово неподалёку от села Чижово. Урождённая Дарья Васильевна Кондырева была двадцатилетней вдовой почившего главы поместья. Полковник Потёмкин тут же женился на ней. Юную девушку не привлекал ни первый, ни второй супруг, но семья Скуратовых была рада, что удалось найти ей новый дом. Однако молодую жену ждало неприятнейшее потрясение: будучи уже беременной первым ребёнком, дочерью Еленой (Марфой), она обнаружила, что первый брак полковника Потёмкина всё ещё действителен и его жена живет в их деревне. Надо полагать, вся деревня была прекрасно осведомлена об этом секрете полковника, и Дарье, вероятно, казалось, что её выставили на посмешище перед собственными крепостными.

В ту эпоху, как и теперь, двоеженство было незаконным и противоречило церковным канонам, но сёла, подобные Чижову, были слишком удалены от столиц, архивные записи велись беспорядочно, а власть мужчин над женщинами распространялась так широко, что двоеженство провинциальных дворян было нередким явлением. Примерно в те же годы абиссинский прадед Пушкина Абрам Ганнибал женился второй раз, а первую жену бросил в темницу, где её пытали, пока она не согласилась уйти в монастырь; позже так же поступил и один из его сыновей [6]. Как правило, русским жёнам не нужны были пытки, чтобы принять монашеский постриг и тем самым позволить своим мужьям вступить в новый брак. Дарья пришла к первой жене Потёмкина в слезах и убедила её принять обет, узаконив таким образом своё супружество.

То немногое, что нам известно об этом браке, позволяет заключить, что он был глубоко несчастливым. Жена Александра Потёмкина постоянно ходила беременной. Она родила пятерых дочерей и сына – Григорий был её третьим ребёнком. Несмотря на это, раздражительный начальник маниакально ревновал супругу. Но ревность сама часто становится причиной того, чего больше всего страшится, и у молодой жены не было недостатка в поклонниках. В одном из источников говорится, что незадолго до рождения Григория полковник Потёмкин стал чрезвычайно подозрительно относиться к гостившему у них двоюродному брату, Григорию Матвеевичу Кисловскому, который должен был стать крестным отцом Григория. Кисловский был светским человеком и важным московским чиновником. По всей вероятности, в честь него и был назван Григорий, но значит ли это, что Кисловский – его биологический отец? Этого нам не узнать: Потёмкин унаследовал маниакальную замкнутость отцовской натуры. Стоит, однако, заметить, что после смерти полковника Григорий относился к Кисловскому с сыновней любовью. Нам следует просто взглянуть правде в глаза: даже в распутном восемнадцатом веке дети порой в самом деле были отпрысками своих законных отцов.

О матери Потёмкина известно куда больше, чем об отце, поскольку она прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как Григорий стал первым человеком в империи. Дарья была хороша собой, сообразительна и образованна. С портрета, изображающего её в зрелые годы, на зрителя смотрит пожилая госпожа в шляпке; на усталом, но волевом и хитром лице – крупный выразительный нос и острый подбородок. Черты её лица грубее, чем у сына, хотя считалось, что он похож на нее. Когда в 1739 году она обнаружила, что беременна в третий раз, делу сопутствовали хорошие приметы. Жители Чижова по сю пору пересказывают сон Дарьи: ей привиделось, что солнце падает с небес на её живот, и в этот момент она проснулась. Деревенская гадалка Аграфена сочла этот сон предзнаменованием рождения сына. Но полковник всё же нашёл способ разрушить её счастье [7]. Когда пришёл срок, Дарья удалилась рожать сына в деревенскую баню, где о ней, вероятно, заботились крепостные девушки. Её муж, как сегодня рассказывают местные, не спал всю ночь, прикладываясь к крепкому домашнему ягодному вину. Крепостные тоже не спали, надеясь, что после двух дочерей у хозяев наконец-то будет наследник. Когда Григорий родился, зазвонил церковный колокол. Крепостные пустились в пляс и выпивали до самого утра [8]. Место его рождения оказалось вполне подходящим – именно в баню в Зимнем дворце он станет приходить для свиданий с Екатериной Великой.

Дом, где родились дети Дарьи, накрыла тень отцовской паранойи. В их семейной жизни больше не осталось даже тех скупых чувств, которые существовали до того, как Дарья узнала о двоеженстве полковника. Его обвинения в неверности только ухудшали положение: он был так ревнив, что, когда его дочери вышли замуж, запретил зятьям целовать руку Дарьи, поскольку прикосновение мужских губ к коже неминуемо должно было привести к греху. После рождения наследника Александра помимо прочих навестил с поздравлениями его двоюродный брат Сергей Потёмкин, который сообщил ему, что Григорий – не его сын. Сергеем двигало отнюдь не человеколюбие: он хотел, чтобы поместье унаследовала его семья. Старый солдат разгневался и подал прошение об аннулировании брака и объявлении сына незаконнорожденным. Дарья, представив, как за ней захлопываются двери монастыря, бросилась за помощью к практичному и рассудительному крёстному Кисловскому. Тот примчался из Москвы и убедил дряхлеющего супруга отозвать прошение. Так отец и мать остались вместе [9].

Окружающим миром для Григория Потёмкина в первые шесть лет его жизни было отцовское село. Чижово стояло на речке, которая текла в узком, крутом и грязном овраге, пересекавшем широкую равнину. Село находилось в нескольких часах езды от Смоленска и на расстоянии 350 вёрст до Москвы и 837 вёрст до Петербурга. Летом там бывало невыносимо жарко, а зимы стояли суровые: равнина была открыта всем ветрам. Сегодня, как и в то время, это глухое, распахнутое на все стороны место; ребенку, наверное, жизнь там казалась увлекательной и радостной.

Во многих отношениях Чижово представляло собой русское общество в миниатюре, поскольку воплощало две основные черты устройства российской жизни в ту эпоху. Во-первых, постоянное и непреодолимое стремление империи расширять свои границы во всех возможных направлениях (Чижово находилось у неспокойной западной границы России), а во-вторых, разделение на помещиков и крепостных (родное село Потёмкина делилось на две части, что до сих пор заметно глазу, хотя сегодня Чижово практически вымерло).

Первый дом Потёмкина стоял на небольшом холме над рекой. Это была скромная одноэтажная деревянная усадьба с благообразным фасадом. Трудно себе представить больший контраст с домами помещиков-богачей, занимавших высокое положение в обществе. Возникшее через несколько десятков лет на юге Украины поместье графа Кирилла Разумовского «напоминало скорее небольшой город, чем загородный дом… со своими сорока или пятьюдесятью строениями… охраной, бесконечными процессиями слуг и огромным оркестром» [10]. Единственной хозяйственной постройкой рядом с усадьбой в Чижове была, вероятно, та самая баня, где родился Григорий, – должно быть, она стояла прямо над рекой и рядом с колодцем. Баня – неотъемлемая часть русской жизни. В ней вместе мылись крестьяне обоих полов [9] , что чрезвычайно потрясло воображение приезжего учителя-француза. Он писал, что люди всех возрастов и обоих полов вместе ходят в баню, и привычка с самых ранних лет видеть друг друга обнажёнными убивает в них всякие чувства [11]. Для русских баня была продолжением дома – уютным местом для общения и отдыха.

9

Такой обычай сохранялся вплоть до 1917 года. Когда враги Распутина пожаловались Николаю II, что тот ходит в баню со своими поклонницами, последний русский царь ответил, что таков обычай простолюдинов.