Екатерина Великая. Сердце императрицы
Шрифт:
«Но что будет, если они моего чувства не примут? Если укажут мне место подле себя, но лишь оттого, что иное противно их целям? Что, если им нужна буду я лишь как мать детей наследника престола? Смогу ли я сдержаться, смогу ли принять такие правила игры?»
Все-таки София Августа была принцессой. И конечно, она не раз сталкивалась именно с такой ситуацией. Увы, мир высокой политики беспощаден и менее всего считается с чувствами человеческими. Так что же, вновь и вновь спрашивала себя Фике, смогла бы она удовольствоваться только такой ролью?
«Да, думаю, смогла бы. Я бы отдала всю свою любовь детям. Отдала бы
О, если бы мир стоял на воплощенных решениях! Если бы все мечты юной Фике воплотились в жизнь! Интересно, какой бы тогда была страна, куда Софии Августе только предстояло отправиться?
Попытаемся мысленно перенестись на десять или пятнадцать лет вперед. София Августа любит своего мужа, полна уважения к огромной России и не мыслит себе иной жизни. Она воспитывает троих чудных малышей, старший из которых, наследник престола Павел Петрович, как две капли воды похож на отца. Утомившаяся от правления Елизавета еще семь лет назад передала племяннику престол и теперь наслаждается жизнью в загородном имении, вместе с невесткой воспитывая внуков.
Цветет страна под мудрым и справедливым правлением императора Петра Третьего. Цветет от счастья и слегка поправившаяся Фике. Она чувствует себя на своем месте: муж ее любит, ее мнение уважает, к словам прислушивается, советы принимает.
Прекрасная картина, верно?
Быть может, все так и будет? Ведь решения Фике тверды, отступать от любого из них она не станет – такой уж уродилась на свет. Нам остается только последовать за принцессой в далекую Россию и узнать, такой ли, как мечталось, стала жизнь Софии Августы Ангальт-Цербстской.
Из «Собственноручных записок императрицы Екатерины II»
Я желаю и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне в том свидетель. Слава страны – создает мою славу. Вот мое правило: я буду счастлива, если мои мысли могут тому способствовать.
Государи кажутся более великими по мере того, как вельможи страны и приближенные более удовлетворяются в отношении богатства; изобилие должно царить в их домах, но не ложное изобилие, основанное на неоплатных долгах, ибо тогда, вместо величия, это становится лишь смешным тщеславием, над которым смеются иностранцы; я хочу, чтобы страна и подданные были богаты, – вот начало, от которого я отправляюсь; чрез разумную бережливость они этого достигнут.
Признаюсь, что, хотя я свободна от предрассудков и от природы ума философского, я чувствую в себе большую склонность почитать древние роды; я страдаю, видя, что некоторые из них доведены здесь до нищенства; мне было бы приятно их поднять. Можно было бы достичь восстановления их блеска, украсив орденами и должностями старшего в роде, если у него есть какие-нибудь достоинства, и давая ему пенсии и даже земли по мере нужды и заслуг, с условием, что они будут переходить только старшим и что они будут неотчуждаемы.
Мир необходим этой обширной империи; мы нуждаемся в населении, а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширные пустыни, если это возможно; для достижения
Глава 5
Ода бережливости
1744
– Христиан! Мы должны ехать в Россию вот на этом?!
– Пойми, дорогая, что мы не можем позволить себе дорогие экипажи! У нас попросту нет на это денег!
– Но София едет в Россию, к самой императрице! Неужели ты позволишь, чтобы наша дочь, возможно будущая невеста российского царя, приехала в Петербург словно побирушка?!
Гнев матери смущал Софию. Ей было жаль отца и немного стыдно.
– Мы не можем вести себя так, как будто в нашей казне полно денег, Иоганна! Пусть этот русский царь делает ей подарки, если захочет, а если нет, будь уверена – эти старые кареты выдержат еще не одну такую поездку. Наша девочка вернется домой, и дело с концом.
– Как ты можешь так говорить, Христиан! Где мы найдем ей нового мужа, если Петру она не придется по душе – и только потому, кстати, что покажется ему гадким утенком рядом с его придворными дамами? Да и она сама – каково ей будет, насмотревшись на роскошь императора, выходить замуж за какого-то мелкого князька? Разве у нас есть выбор, Христиан? Разве мы не должны использовать этот шанс? Раз в жизни – раз в жизни предоставляется такая возможность! Наша дочь должна быть ослепительной! Она должна произвести впечатление на императрицу! А я? Как я явлюсь к его престолу в таком виде?
Отец вздохнул. Его усталые, полные печали глаза скользнули по Софии, и он поднял взгляд на жену.
– Ты не невеста русского царя, а ее мать, – слабая улыбка тронула его губы.
– И что же – я должна предстать перед русскими в таком экипаже? Да лучше бы я пришла туда пешком, как самая последняя нищенка, каковой, впрочем, и являюсь! Христиан, у тебя было столько времени, чтобы подготовить для нас кареты! Ты мог бы попросить их у Фридриха! Боже мой, кайзер настолько заинтересован в успехе нашего вояжа, что он бы не пожалел денег! А ты, ты… Как всегда, ты не смог воспользоваться тем, что дала тебе судьба! Мы с Фике в Петербурге – на жалких клячах, в жалких обносках!
– Довольно, Иоганна! Три платья, скромные колье и браслеты к каждому – более чем достаточно для юной принцессы! И ты забываешь о еде, воде и снаряжении для каждого, кто отправляется в путь! Шесть недель – очень долгий срок. А русский холод известен всем.
Такие перепалки случались теперь почти каждый день, становились почти привычными. Тогда София неслышно отступала в тень, быстро спускалась по узкой лестнице и убегала к конюшням, туда, где тепло и уютно пахло лошадьми и сеном, кормила хлебом своего любимца – рослого скакуна Огненного – и думала, думала… Но сегодня был день отъезда, и позволить себе такую роскошь она не могла. София только что обняла отца последний раз, последний раз, скрывая слезы, уткнулась щекой в его жесткий мундир и, когда он перекрестил ее на прощание, последний раз поцеловала в холодную твердую щеку…