Екатерина Великая

Эриксон Кэролли

Как пишет Бекингем, дама, по собственному ее признанию, «была в легком замешательстве», однако «императрица подошла ко мне сзади и, наклонившись через плечо, прошептала:

— Не надо смущаться. Я уверена в вашей порядочности и уважении ко мне. Не бойтесь, что доставите мне огорчение. Наоборот. Это я вам обязана за ваше поведение».

Екатерине, у которой хлопот был полон рот, некогда было заниматься капризами своего любовника. Она вздохнула с облегчением, когда Орлов нашел для себя новую забаву. Кроме того, между ними уже вспыхивали ссоры. От посторонних глаз, не скрылись «небольшие недоразумения» между императрицей и Орловым. Иные считали это верным доказательством того, что Екатерина с Орловым женаты. Не секрет,

что женатые мужчины, как правило, забывают про собственных жен. Другие же расценили это как «капризы молодого выскочки и слабость любящей женщины».

Ведь Екатерина по-прежнему любила своего «большого ребенка» Орлова. Она нуждалась в нем. Ей было все сложнее тянуть тяжкую ношу управления Россией, не имея рядом с собой человека, на которого можно было бы положиться в трудную минуту.

В июне 1764 года молодой офицер Шлиссельбургской крепости, лейтенант Василий Мирович, предпринял попытку спасти заключенного там бывшего императора Ивана, намереваясь вернуть его на престол. Тогда Екатерина была в отъезде. Она отправилась на три недели с инспекцией по балтийским провинциям. К несчастью, Мирович не знал, что гвардейцы, охранявшие бывшего императора, имели приказ немедленно его умертвить, если будет предпринята попытка освободить Ивана. Стражники так и сделали, сорвав тем самым поползновения к перевороту. Смерть Ивана дала толчок новой волне обвинений в адрес Екатерины.

Теперь, говорили люди, на совести Екатерины убийство двух императоров — Петра и Ивана. Сложилось расхожее мнение, что Екатерина была в сговоре с Мировичем. А заговор был уловкой, призванной оправдать убийство Ивана. Мировича судили и приговорили к смертной казни. Но поток оскорбительных писем во дворец не прекратился. Во многих публикациях писали, что Екатерина не только осквернила супружеское ложе, но и дважды запятнала себя убийством.

Путешествие по балтийским провинциям оставило у Екатерины отрадное впечатление. Она охотно принимала парады в свою честь, которые устраивались во всех городах. Ей приятно было, когда ее встречали и приветствовали толпы народа. Она с удовольствием наблюдала, как молодые люди бросались к ее карете, выпрягали лошадей, а сами как бы преображались в коней и катили ее экипаж. Отрадно было видеть, что по всему балтийскому побережью широко развернулось строительство: возводились верфи, доки, прокладывались дороги. Все это не могло не пробуждать в душе чувство гордости, хотя знающие люди утверждали, что российские корабли нужно переделывать, а строительство доков идет медленнее, чем было намечено.

Но все приятные впечатления от поездки были омрачены известием об убийстве Ивана и аресте Мировича. Екатерина была просто напугана. Она все-таки решила не прерывать свое путешествие и не возвращаться раньше установленного срока в Петербург. Этим она надеялась пресечь всякие подозрения и предположения, что случившееся в Шлиссельбурге — дело ее рук. Те, кто был рядом с ней, не могли не заметить, что смерть Ивана потрясла ее.

«С момента восхождения на престол, — писал о Екатерине Бекингем, — в ее лице, фигуре произошли сильные перемены к худшему. В ней еще можно угадать следы былой красоты, но вряд ли теперь она может служить предметом чьей-то страсти». Это были прямые, даже несколько жестокие слова, но, к сожалению, справедливые. Кожа вокруг ее глаз стала сухой и покрылась морщинками, щеки постепенно становились дряблыми, талия утратила свои прежние осиные очертания. Вид у нее был усталый. Если неожиданно раздавался какой-нибудь непривычный звук, она приходила в ужас.

«Самые невинные вещи вселяют в императрицу панический страх, — писал один из посланников, — нередко ей кажется, что в комнате кто-то прячется, и она не успокоится до тех пор, пока не заглянет в каждый угол, чтобы убедиться, что там действительно никого нет». Бекингему дважды довелось застать Екатерину

«напуганной без видимых на то причин». Однажды она оступилась, переходя из одной неустойчивой лодки на корабль, отчего не на шутку перепугалась и вскрикнула.

Другой раз нагнал страху какой-то шум в прихожей, и она вздрогнула всем телом. То, что такая смелая и решительная по натуре женщина могла иногда поддаваться панике, говорило о тяжкой ноше, которая ей досталась. Время покажет, хватит ли у Екатерины твердости духа, чтобы нести это тяжкое бремя и дальше, или же, как предрекали недоброжелатели, она не выдержит, дрогнет и угодит в сети, расставленные ее недругами. А многим страсть как хотелось видеть ее поверженной.

Глава 21

Весной 1767 года императрица Екатерина Великая с царственной парадностью путешествовала по Волге. Ее сопровождала целая флотилия лодок. С собой она взяла сановников, правительственных чиновников и слуг, словом, всех тех, кто составлял многочисленный императорский двор. Среди ее приближенных были люди, которые пытались отговорить Екатерину от столь дальней поездки. Они напомнили о том, что, когда она покинула Петербург, была попытка захватить престол. Кроме того, говорили они, опасно плыть по реке в пору половодья, в апреле с его неустойчивой промозглой погодой. Екатерина, однако, осталась глуха к этим увещеваниям, и своего решения не изменила.

Это путешествие она обдумывала несколько месяцев. Государыня хотела явить себя своим подданным и посмотреть, как живется народу по берегам могучей реки. Она считала, что лучше всего сделать это, снарядив пышную флотилию, украсив корабли ее знаками отличия и отрядив на них моряков из российского императорского флота. Это будет речной караван — такой, какого Россия еще никогда не видывала. Все это было под стать представлению Екатерины о собственном величии и небывалом значении ее царствования.

Но стоило водному каравану пуститься в путь, как на реке подули холодные и сильные ветры, поднялись волны. По палубам кораблей забарабанил ледяной дождь, загоняя пассажиров в каюты. Коротая время, они играли в карты — а это при такой качке требовало ловкости и сноровки, — беседовали, ели, курили, флиртовали и читали. Екатерина взяла с собой книги, в том числе французский роман, повествующий о правлении византийского императора Юстиниана. От нечего делать она стала переводить его на русский язык.

Вот уже неделю императорская флотилия была в пути. Государыня, Григорий Орлов, его брат Владимир и все спутники устали и потеряли покой. Промерзшие до костей, они с трудом переносили штормовую погоду на Волге. Тщательно продуманный Екатериной план волжского похода срывался. Плохая погода и иные причины постоянно замедляли ход кораблей. К тому же императрице все труднее было (а порой просто невозможно!) с помощью курьеров поддерживать ежедневную связь с правительственными чиновниками в Москве. И все-таки она не желала признавать, что ее проект оказался несостоятельным прожектом. Она составила новое расписание, писала письма, читала, болтала с моряками, а когда все это ей надоедало, просто стояла на палубе и смотрела на зеленые волны, плещущиеся за бортом. На ее взгляд, Волга была величественнее и приятнее для глаз, нежели Нева.

Когда флотилия приблизилась к Ярославлю, настроение Екатерины несколько улучшилось. Ее прибытие горожане отпраздновали с невиданной пышностью. Встречали государыню городская знать и дворяне из соседних уездов. Императрица побывала на местных фабриках и заводах, познакомилась с достопримечательностями. Такой же прием был и в Казани, где взору Екатерины предстал экзотический мир татар (в Европе их называли монголами). Ей казалось, что она попала в Азию. Мечетей в городе было больше, чем православных церквей, а часть населения и вовсе была далека от сфер христианства и мусульманства, поклоняясь духам деревьев.