Екатерина Воронина
Шрифт:
– Вот как мешаться в чужие дела, – сказал Николай Соне, когда они вышли на улицу. – На тебя и свалят все! Нет уж, пусть сами разбираются, как хотят, ты к ним больше не ходи.
Сергей ничего не знал об этом посещении. И то, что Соня отказалась передать деньги Кларе, обескуражило его. Но пока он размышлял, Клара действовала. Через неделю Сутырину вручили повестку о явке в суд в качестве ответчика по иску об алиментах на содержание сына Алексея.
Когда судья спрашивал Сутырина о годе его рождения, месте службы, заработке, Сутырин чувствовал себя преступником. Клара стояла спокойная, бесстрастная, уверенная в своей
Потом на работу пришел исполнительный лист. Бухгалтер при девушках-счетоводах объявил ему, сколько с него будут вычитать. Сутырин чувствовал себя опозоренным.
Прошел год, другой, третий. Острота его ненависти к Кларе притупилась. Клара жила своей жизнью. Если бы она подала на развод, Сутырин, конечно, согласился бы. Но Кларе сейчас развод не нужен, а когда понадобится, она его сумеет получить сама.
Первое время она не пускала его к Алеше. Но постепенно это устроилось: Клара не хотела отказываться от подарков, которые он приносил сыну. Сутырин приходил днем, когда Алеша возвращался из школы, а матери дома не было. Зимой он мог это делать регулярно. Во время навигации – только когда судно приходило в порт.
Неловкость, которую они оба испытывали в первые минуты свидания, быстро проходила. Алеша радовался его приходу, но Сутырин видел: радость это вызвана тем, что мальчик одинок, ему скучно одному. Это была тоска по родительскому вниманию, по родительской ласке, которых ему не хватало.
Они никогда не говорили о матери. Алеша не спрашивал у Сутырина, почему он не живет с ними. И это умолчание о самом главном и мучительном в их жизни было чертой, которая лежала между ними и заставляла Алешу быть не по-детски серьезным и задумчивым, а Сутырина – страдать.
Время примирило Сутырина с тем, что произошло. Сына, наоборот, заставляло все больше страдать. И Сутырин с горечью думал, что для Алеши, может быть, было бы лучше, если бы он, Сутырин, погиб на фронте.
Иногда днем они ходили в кино. Они сидели рядом в темном зале. Сутырин ощущал близость сына, видел искоса его тонкий профиль и большие глаза, с напряженным любопытством устремленные на экран. Он брал его маленькую ладонь в свою, и мальчик, увлеченный зрелищем, доверчиво и нежно пожимал его пальцы. Жалость к сыну охватывала Сутырина. Он казался ему таким маленьким и одиноким.
Алеша любил мать. Эта была любовь впечатлительного и доброго мальчика, маленького мужчины, который жалеет мать и защищает ее. Сутырин видел: за ребенком нет ухода, он ест не вовремя, одет кое-как. Он злился на Клару и однажды, пришивая сыну пуговицу, сказал:
– У тебя как что-нибудь оторвется, ты сразу маме скажи, она пришьет.
Но Алеша понял, что хотел сказать отец.
– Мама мне всегда пришивает, – поспешно ответил он.
Со временем Алешу все больше тянуло к отцу. То ли мальчик, выросший среди женщин, стремился к мужскому обществу, то ли что-то перестало привлекать его дома. Алеша искал встреч с Сутыриным, оживлялся при его приходе, появлялся в порту при каждом прибытии «Абхазии», на которой тогда плавал Сутырин. И еще замечал Сутырин, как быстро становится Алеша самостоятельным. Эта недетская серьезность пугала Сутырина: Алеше
Радужные картины рисовались тогда его воображению. В пароходстве ему обещали квартиру – вот заживут они! Летом он будет плавать с ним на теплоходе, хорошо ему будет на воде, вырастет речником. Зимой Сутырин наймет приходящую старушку, она будет варить им обед. Сутырин умиленно думал о заботах, которые появятся у него с Алешей. Он представлял себе Алешу через несколько лет, в ту пору, когда сын становится товарищем отца. У него появятся усики, начнет ломаться голос, и он будет говорить смешным баском, уже не задавая вопросов и сам стараясь отвечать на чужие, оспаривая отца, начнет курить и ухаживать за девушками…
Однажды, когда «Абхазия» пришла в порт, Сутырин увидел на причале Алешу.
– Ты как узнал, что мы придем? – спросил Сутырин.
– Позвонил диспетчеру, он мне и сказал, – ответил Алеша с нарочитой небрежностью, которой десятилетние мальчики показывают, что им доступны дела и поступки взрослых.
Сутырин потрепал его по голове. Совсем взрослый парень!
– Мама ушла в трест ресторанов и кафе, – сказал Алеша, – у нее отчет.
Впервые в разговоре с отцом он упомянул о матери, словно намекал, что настало время поговорить о ней.
Сутырин оставил Алешу на теплоходе и пошел в контору, снял трубку, позвонил в трест и попросил к телефону Сутырину.
– Здравствуй, Клара! Это я говорю, Сергей.
– А… – послышалось в трубке. Она, видно, смешалась, но только на мгновение, потом овладела собой. – Слушаю.
– Вот что, – начал Сергей, не зная, как ему приступить к делу, – я тут хотел насчет Алеши поговорить, – может быть встретимся?
– А что говорить-то? Чего встречаться?
– Видишь ли, как тебе сказать… Я скоро комнату получаю. Вот. Ну и подумал: ты на работе, он один, – может быть, ему перейти ко мне жить?
Несколько секунд она молчала. Он слышал в трубке ее ровное дыхание. И по этому зловещему молчанию, которое он так хорошо знал, он понял, что она готовит ему обдуманный и жестокий ответ.
Молчание длилось слишком долго.
– Алло, алло! Ты слушаешь? – спросил Сутырин.
В ответ она медленно и раздельно, с громкостью, рассчитанной на то, чтобы ее услыхали сослуживцы, произнесла:
– От алиментов увиливаешь? Родному сыну денег жалеешь?.. Ах ты подлец!
И бросила трубку.
С Дусей Ошурковой Сутырин познакомился в прошлом году у Ермаковых.
Она сидела за столом рядом с ним, смущая и волнуя его своей грубоватой, вызывающей красотой. Она мало, почти ничего не говорила, но когда поворачивалась к нему, он видел в ее глазах, серых и неподвижных, затаенное любопытство женщины, которая в понравившемся ей мужчине уже видит любовника. И в лукавом взгляде, брошенном на них Соней, Сутырин увидел одобрение того, что может произойти между ним и Дусей. Впервые за много лет он почувствовал, что он свободный, независимый человек, имеет право любить, ухаживать, может быть и жениться, что с прежним покончено навсегда и надо начинать новую жизнь.