Экипажи готовить надо
Шрифт:
– Коне-ец!
– крикнула она и три раза выстрелила из стартового пистолета.
Все застыли. И в наступившей тишине отчетливо стал слышен захлебывающийся горн, который извещал обе армии о том, что знамя группировки "юг" захвачено, а генерал Филимонов Эдуард Николаевич взят в плен.
– Ур-рр-ра-а!
– прокатилось по распаренным, взмокшим и взлохмаченным защитникам.
Полковник Рублева с досады плюнула и пошла прочь.
– Ну, Татьяна Георгиевна… - Иван догнал ее и зашагал рядом.
– Задала ты нам жару. Не атака, а блеск!
– Ой, ехида!
– Таня, решив, что над
– Да если бы не этот упрямый осел Филимонов, посмотрели бы еще, кто кого? Говорила же олуху: усиль оборону! Так нет, уперся: лучшая, говорит, оборона - это наступление…
– Таня, - сказал Иван, - да ей-богу, совесть твоя чиста. Ты сделала все, что могла, и даже больше. Ведь разнесла же мои цепи в пух и прах. И не будь у меня такого молодца, как Юрка Ширяев…
– Нет, ты это серьезно? Ничего была атака?
– Таня пристально посмотрела на него.
– Взгляни, - Иван показал на растрепанных, грязных и раскрасневшихся защитников, которые шумной толпой направлялись в лагерь.
Таня взглянула, и оба рассмеялись. Подошел Юрий Павлович и, укладывая камеру в чехол красной кожи, сказал, что он прямо-таки в восторге от кадров, которые удалось отснять.
В лагерь пошли вместе. Иван хотел поскорее увидеть Юрку Ширяева и услышать рассказ, как это случилось, как ему, Юрке, удалось прорваться?
Поглядев на старшего, молча шагающего рядом, Иван вспомнил свои вчерашние раздумья у костра и неожиданно для самого себя сказал:
– Слушай, Юрий Павлович… А я ведь решил остаться в лагере. Остаюсь… еще на одну смену.
– Да-а?
– удивился старший, замедляя шаги.
И вдруг краска залила его постоянно бледное и невозмутимое лицо, он даже как-то весь растерялся, даже сосну задел плечом.
– А… как же с экзаменами?
– Да сдам я экзамены!
– ответил Иван, не замечая перемен, происшедших со старшим.
– Подумаешь, сложность…
И опять пошли молча, каждый думая о своем.
А в это самое время с другой стороны в лагерь возвращалось смешанное воинство: победители и побежденные. Центральной фигурой здесь был, разумеется, Юрка Ширяев. Свернув знамя, он нес его на плече, неуважительно нес, небрежно. Широкая скуластая физиономия его горела, одна щека была в грязи, волосы прилипли ко лбу. Юрка торопился рассказать вожатому, как ударный отряд прополз на животах по непролазному болоту и вышел в тыл "белых", вышел почти к самому штабу. Как пришлось повалить на землю часового, связать брючными ремнями, предварительно заткнув рот его же кепкой. Как потом, придерживая штаны, они рванули что было сил к знамени, которое со стороны болота почти не защищалось. Все это Юрка спешил рассказать Ивану Ильичу, ну, и этой задаваке Пинижихе. Если, конечно, спросит…
Глава 18
Прошло уже две недели новой смены. День выдался пасмурный, с утра лил дождь, переставал и снова припускал. Иван сидел в беседке и наносил на карту маршрут будущего похода.
К походу было все готово. Новички, "разбавившие" старую гвардию, были натренированы, план разработан, припасены ножи, топоры, фонари, палатки, соль, спички, сухари, а главное, приготовлены автомобильные камеры для плотов.
С этими камерами хлопот было больше
Несколько дней потом третий отряд ходил перепачканный клеем, в клею были пальцы, рубахи, штаны и даже носы.
И вот все готово, прогнозом погоды Иван остался доволен, синоптики обещали дождь, а это означало, что будут грибы…
Теперь предстояло самое нудное - выбить у начальства разрешение. А как тут надеяться на разрешение, если вчера только он, Иван, поругался с Князевым?.. Стычка произошла из-за того, что отряд косил сено. Второй день косил. Маленькую литовку Иван выпросил у лагерного сторожа, пообещав за ее эксплуатацию стог сена. Ровную полянку с невысокой, удобной для косьбы, травой они нашли неподалеку от лагеря, и дело пошло.
Иван показал, как держать литовку, как переставлять ноги и подсекать траву, затем передал литовку Боре Анохину, сам же встал вплотную за его спиной; и первые несколько шагов косили вместе. Потом Иван - так делал когда-то дед - ослабил усилие и, в конце концов, убрал руки совсем. Боря же продолжал махать литовкой, пока не закончил прогон; и хотя рядок получился неширокий, а много травы осталось нескошенной, Иван похвалил Борю. Лицо у Бори раскраснелось, он вытер взмокший лоб рукавом и так поглядел на ждущих своей очереди пацанов, как будто хотел сказать: то-то же! А вы - "враль" да "враль"!..
Все шло отлично, один другого сменяли косцы, светило солнце, пахла трава, лужайка уже наполовину была в душистых валках, как вдруг один из новеньких, из прибывших на вторую смену, порезал палец. Не литовкой даже и порезал, а об осоку. Иван послал его в медпункт прижечь и забинтовать. А через полчаса на покос явился начальник лагеря.
– Прекратить немедленно! Они перережутся косой, понимаете! Вы что, шутите! За решетку меня хотите посадить!?
И как ни доказывал Иван, как ни успокаивал кипящего гневом Василия Васильевича, - ничего не помогло. Князев приказал сторожу, подошедшему на шум, забрать литовку.
"Ни черта он не разрешит поход, - думал Иван, вспоминая эту стычку.
– И тогда что же делать? Отказаться? Теперь, когда все готово? Когда затрачено столько сил и времени на подготовку?.. Ну уж, дудки!.."
Иван поднялся и, поглядев на часы, пошел в палату. Из-за дождя тренировки в лесу пришлось отложить, а было решено заняться обработкой корней, сучков и пней, собранных в разное время на берегах залива и валявшихся без дела на террасе. Тот же, кто уж совсем ничего не смыслит в резьбе по дереву, мог рисовать.
В палате было мусорно, пионеры сидели на кроватях, строгали или рисовали. Щепки, россыпи карандашей, краски, обрывки бумаги на столе, на тумбочках, на полу.
"Изостудия!" - усмехнулся про себя Иван и, присев на край своей кровати, стал потихоньку наблюдать.
Художники почесывали в затылках, пачкали языки цветными карандашами, глаза то и дело искали что-то на потолке, носы посапывали. Некоторые забились в отдаленные уголки, уединились, прикрывали свои творения от посторонних.
– Не подглядывай ты, враль, тут и так тошно!