Экипажи готовить надо
Шрифт:
Юрий Павлович, оставшись один, сел на табуретку и с минуту сидел, уставившись в одну точку.
"Если б я знал, - думал он об Иване, - что тобой движет? Если б я мог заглянуть к тебе в самые потроха… Кто ты? Машинка, которую завели, крутнули и… Так вроде нет. Наивный малый, начитавшийся героических книжек? Тоже вроде нет… ты, скорее, буйвол, чем восторженный юноша. Так что же все-таки тобой движет? Честолюбие, желание прославиться? Но какая тут, к дьяволу, слава? Одни шишки на лбу… Любовь? Да, эта Ирина славная бабенка, и она ему нравится. Но как это все увязать? Не увяжешь, чепуха одна… Ведь каждым человеком, если содрать с него шелуху,
И вдруг Юрий Павлович поймал себя на том, что ему неодолимо хочется пойти с Иваном, что он уже не может не пойти. Как и у всех людей на свете, у Юрия Павловича тоже была "страстишка", даже две. Одна - всем известная и нескрываемая самим Юрием Павловичем. Это кинолюбительство. И другая, - главная и тщательно скрываемая. "Препарирование людишек" - так он называл свою неутолимую жажду докапываться до тайная тайных человеческих характеров и поступков. Тут он мог пойти на все - лишь бы докопаться до сути, до подноготной.
Выкурив подряд две сигареты, Юрий Павлович закрыл на ключ свою кинокаморку и зашагал к административному корпусу.
Глава 20
– Так, значит, на плотах?
– переваривал Василий Васильевич только что сообщенную ему новость.
– На плотах, - подтвердил Юрий Павлович, покуривая.
Разговор происходил все в том же кабинете, из окна которого открывался вид на залив. На гвозде как всегда висел бинокль, а на столе бесшумно работал вентилятор, поворачиваясь на своей оси, как бдительный страж неба - радар.
– Возвратится третий отряд, пойдет отряд Ирины Дмитриевны, - добавил старший бесстрастным тоном.
– А чтобы знала, как и что, она тоже присоединяется к Ивану Ильичу.
– Бросит отряд и пойдет?
– усмехнулся начальник лагеря.
– Ну, почему же? А Зоенька зачем? Зоя Прокопьевна справится одна. А Ирина, ты это, Васильевич, не забывай, - практикантка, ей полезно знакомиться со всем новым. И связывать ее действия мы не очень-то вправе, это не наша работница.
– Все Кувшинников решил, все расписал!
– вскипел Василий Васильевич.
– Да только одного не учел: никакого похода я не разрешу! Хватит с меня того, что каждый день дрожу, как бы чего не случилось! В лес поголовно все стали таскаться, а змея укусит, а заблудятся, а мухомора нажрутся? Вам что, вожатым? А я за все в ответе. Сплав на плотах! Нет уж, увольте, я в тюрьму не хочу. Ишь, стервец, какой стал! Ну что захочет, то и делает! Вчера косу пионерам в руки дал, сегодня другое… Я ему сейчас устрою поход, я ему сейчас покажу кузькину мать!
– и, весь багровый, начальник лагеря включил радиостанцию, потянулся к микрофону.
– Остынь, Васильевич!
– слегка побледнев, старший протянул руку и выключил радиостанцию.
– К чему эмоции там, где нужно шевелить мозгами? Кувшинников в поход пойдет, кипятись не кипятись, он, понимаешь, наобещал ребятишкам, готовил их, тренировал. И теперь, конечно, уж
Князев хмуро глядел на старшего из-под бровей.
– Я понимаю тебя, Васильевич, - выдержав взгляд начальника, спокойно сказал Юрий Павлович.
– Дело рискованное, но ничего, видно, не поделаешь, придется дать согласие. Не дашь, уйдут тайно, ночью или…
– А я вот что сделаю… Я сейчас же распоряжусь никаких продуктов третьему отряду не выдавать. Пусть тогда попробуют уйти!
Тут старший едва сдержал улыбку.
– В том-то и дело, что они идут без продуктов.
– Как это?
– брови у Василия Васильевича полезли на лоб.
– Да вот так… На подножном корму.
Князев вскочил на ноги, прошелся по кабинету раз-другой в растерянности. Юрий Павлович наблюдал за ним из-под полуопущенных ресниц.
– А черт с ним!
– вдруг сказал Князев и рубанул воздух ладонью.
– Пусть идут.
– Это что, официальное разрешение?
– теперь настал черед удивляться старшему.
– Никакого разрешения! Просто я не знаю уже, что и делать. Арестовать Кувшинникова? Так ведь милиции здесь нет…
"Хотел бы я знать, - Юрий Павлович даже в кресле поерзал, - откуда такая покорность судьбе? И что она означает?"
– И еще… Васильевич, я хотел попросить тебя - отпусти меня в город.
– А кто, скажи, твою работу за тебя будет делать? Я, что ли?
– Имею же я право!… Сегодня всю ночь выл, как шакал, зуб разболелся… - старший состроил кислую мину, будто бы трогал языком больной зуб.
– Ну, давай, - думая о чем-то своем, согласился Князев.
– Только недолго.
– Как сложатся дела, - развел руками старший.
– Пломбу, видимо, придется ставить…
– А попутно разузнай там на заводе, - снова недобро нахмурился Князев, - как он, Кувшинников, на работе? Тоже, может быть, не чают избавиться…
– Понятно, - глубокомысленно произнес старший.
– Да не забывай, - напомнил Князев уже совершенно другим, помягчевшим голосом, - сегодня Эдя именинник…
– Договорились!
– с готовностью согласился Юрий Павлович и поднялся с кресла. Выйдя на крыльцо, постоял с минуту в раздумье, потом махнул рукой и заспешил к своей кинокаморке.
Глава 21
Отряд сильно растянулся по тропе, и надо было сдержать первых, уплотнить колонну. Поэтому, как только подошли к Китимским оврагам, Иван скомандовал: "Привал!", - сбросил на землю огромный абалаковский рюкзак и, разминая плечи, помахал руками.
Мальчишки было в спор:
– Фу, мы не устали даже…
– Сразу давайте!
– Нечего делать!
– Тю, овраги… видали мы зверей!..
– На штурм, Иванлич!
А Мария Стюарт, покосившись на вожатого, затянула тоненько: "Не знаем страха мы, нигде для нас преграды нет…" Храбрецы, конечно, подхватили: "Всегда нас выручат в беде клинок и пистолет…"
И уже покатилась, покатилась по лесу "песенка старых капитанов", которой он, Иван, совсем недавно обучил ребят:
Друзья, закутайтесь в плащи,
Трубите в звонкий рог,
Ты с нами встречи не ищи,
Злодей с больших дорог…
Иван сел на траву и спиной привалился к рюкзаку, давая этим понять, что он с удовольствием послушает песенку, даже подпоет потихоньку, но что разговоры насчет "мы не устали" излишни; привал, и точка.