Экипажи готовить надо
Шрифт:
– Как же из котца?
– Сачком.
– А ты уверен, - не унимался Юрий Павлович, - что рыба в этих краях так наивна, что полезет в… котцы?
– Полезет, Юрий Павлович, полезет. Рыба - она во всех краях наивна. Только бы засветло наплести желья, рыбой завалимся, я же рыбачил, знаю. А дед говорил, помню, что эти самые котцы многих спасли здесь в Сибири… - И, обращаясь к вязальщицам: - Девочки, плотнее вяжите, прутик к прутику, туже. Как я показывал. Ровненько, потуже, чтоб только самая маленькая рыбешка проходила между
– Взял бы да и показал еще раз, - тихонько пробормотала Ирина, не отрываясь от своего занятия.
Иван присел рядом и, отобрав у нее концы шпагата, стал показывать.
– И на какую же рыбу ты рассчитываешь, Иван Ильич?
– спросил опять старший.
– Камбала, щука или, может быть, форель?
Тут вязальщицы посмотрели на Ивана - интересно, правда, что за рыба поймается?
– Я вижу, Юрий Павлович о рыбе имеет представление лишь по консервным банкам, - рассмеялся Иван.
– Оно, знаешь, надежнее как-то, из банок-то…
– Гольян и пескарь, - ответил Иван, а сам вязал и вязал. Пальцы его как бы вспоминали привычные когда-то движения, когда еще "Ваньша" с дедом… - Рыба, конечно, тьфу! Мелюзга. Так называемая "непромысловая", но все-таки рыба. И в таких вот глухих речушках, омутах и озерах, как здесь, ее бывает густо. Много пищи для нее… И чем еще хороши гольяшки и пескарики, так это тем, что в ухе развариваются вплоть до косточек. Бери и всю сразу…
– Э-эх!
– сглотнула слюнки Мария Стюарт.
Вязальщицы рассмеялись, а Иван заверил:
– Ничего, девочки, свяжете каждая метр, всего лишь метр, и мы перегородим речку. А завтра сварганим такую уху, что… - отдал Ирине шпагат и решил пойти поторопить с лозой: ее явно не хватало.
Солнце, между тем, угрожающе красное, висело уже над самыми камышами. Тальники наполнялись сумраком.
Пришлось бросить на заготовку лозы бригаду строителей и всю кухонную команду. И началось состязание со временем. Усталые, голодные мальчишки, путаясь в зарослях лозы, остервенело рубили ее, резали, таскали охапками и сваливали там, где сплеталось жельё.
Бригада Гены Муханова, тем временем, возилась в камышах, выдирая из тины корни рогоза.
И никогда мы не умрем, пока
Качаются светила над снастями!
–
катилась над островами песня вязальщиц, затеянная Марией Стюарт.
Глава 26
Ночь накрыла омуты, лагерь; затихли камыши, вода в речке стала черной. Последние метры желья довязывали в темноте, надежда поставить ловушку засветло рушилась. Иван видел, что работают все из последних сил; труднейший переход по жаре измотал, к тому же одни сухари… Он сам уже зверски проголодался, а что говорить о мальчишках! Неприятное сосущее чувство тревоги и сомнения все усиливалось. На ужин только корни, ну и чай еще…
Корни рогоза лежали у костра, как гора диковинных бананов. И как на бананы набросилась
Стараясь прогнать невеселые мысли, Иван раздирал зубами мучнистые волокна и разъяснял Юрию Павловичу, который брезгливо ковырялся в куче корней:
– Это же, Юрий Павлович, не просто камыш. У нас в деревне эту вот мякоть называют мукой. Помню, уйдем с ребятами на дальнее озеро и - целый день загораем, купаемся, а потом надерем муки, лежим на солнышке, едим, хорошо!
– Слушай, - Юрий Павлович запустил-таки зубы в белую сердцевину корня, - так они и по вкусу напоминают банан.
– А я тебе о чем?
– обрадовался Иван.
Теперь у всех, кто уселся вокруг костра: у вожатых и пионеров - рты были набиты белейшей мучнистой мякотью, зубы работали вовсю, жевали сосредоточенно, молча, энергично; жевал и угрюмый физрук Филимонов, и даже Анна Петровна незаметно от других съела один корешок. Сморщилась, но съела.
"До чего докатились!" - вдруг подумал Иван и чуть было не рассмеялся, так поднялось настроение от вида набитых ртов, оттого, что прочитал это - "до чего докатились" - на лице у Анны Петровны, которая попросила Люсю Иванову передать еще одну такую "штуковину".
А когда наелись и напились чаю, осовели, стали засыпать прямо тут, у огня. Тогда Иван, оставив бригадиров, велел отряду укладываться спать. Прогонять никого не пришлось, все молча разбрелись по своим палаткам.
Оставшимся предстояло самое трудное - поставить котцы.
Иван смотрел на притихших и сонно глядящих в огонь бригадиров и думал, что подняться сейчас от костра и полезть в темень, в воду, в комарье для этих мальчишек будет подвигом. Уж коль его самого развезло, коль у него у самого от зевоты сводит скулы…
Он негромко сказал бригадирам, что если сейчас не поставить котцы, то завтра не будет рыбы. Откладывать же до утра нельзя: самый большой улов бывает ночью. Сказал и поднялся. И, ни слова не говоря, поднялись за ним бригадиры.
На берегу сбросил с себя куртку, кеды, стянул трико, в одну руку взял топор, в другую осиновый кол и полез в черную жутковатую воду, А за ним, обхватив скатки желья, полезли бригадиры. Так началось это ночное сражение, о котором долго потом будут вспоминать все, кто в нем участвовал.
Иван забивал топором осиновые колья в вязкое илистое дно, ребята разворачивали жельё, привязывали его шпагатом к этим кольям. Воздух ныл от злого комарья, ноги увязали, работа продвигалась туго, стенка из желья получалась кособокая, неровная.
– Только не спешить, мальчики, только не спешить. Делать все как следует, - уговаривал Иван и проводил по лбу грязной мокрой рукой. Под рукой хрустело от комаров, сосущих кровь.
– Слушай, Иван Ильич, - позвал с берега Юрий Павлович, подтаскивающий к воде жельё, - а не запалить ли нам фонари? Складу их в ведро, а ведро на вас - как прожектор?