Экипажи готовить надо
Шрифт:
Глава 33
Когда весь флот был уже на приколе, Иван присел на камень и перевел дух. Руки у него противно подрагивали. "Еще одно такое "купание", и психом можно стать", - подумал он.
Поднялся, выстроил всех в каре и сделал перекличку. И когда убедился, что, не считая потерянного ведра и разбухшего Ленькиного барабана, не считая многочисленных ушибов, порезов и царапин, все обошлось, то мысленно поклялся себе впредь такого головотяпства не допускать. Ведь говорил же себе - ни шагу, не подумав! Стоило полениться насчет разведки - и на тебе…
Ирина тем временем
Теперь полагалась разрядка, отдых. Не зря же Иван велел пристать именно здесь, у холма, на котором росли три могучие березы. Леня-барабанщик в погоне за своим уплывающим барабаном побывал на этом берегу раньше всех, а возвратившись к месту крушения, сообщил, что на поляне у трех берез навалом земляники.
Через полчаса мореплаватели разбрелись по склону и затихли. Сидя на корточках, лежа на боку, на животе, они приминают руками траву; срывают и едят, едят спелую, разомлевшую на солнце землянику.
А над поляной небо синее-пресинее, и жаворонок в небе. Висит, будто на солнечной нити, и сыплет в остановившийся воздух трели, цветастые, журчащие, переливающиеся. А от трав, прогретых солнцем, от цветов, от всей земли исходит запах, густой, хоть пей его стаканами! От него ли, от чего ли другого сладко щемит в груди и охватывает необъяснимая нежность ко всему на свете.
"Слышь, Ваньша, - говорил, бывало, дед, разгибаясь от литовки, которую отбивал молотком на пне с металлической бабкой.
– Слышь, журавлики, однако?.. Это они, паря, молодых теперь учат, крылья им вострят. Не успеешь оглянуться, как потянутся на полдень, потянутся, потянутся и закричат… Уж столь баско да жалобно кричат, что, ну, иной раз до слез, столь жалобно!"
Дед вздыхал, и Ивану всякий раз слышалось в этом вздохе что-то древнее, вещее. Иван задирал голову, смотрел и в самой-то самой синеве различал черные черточки крыльев. Черточки кружились в очень медленной, какой-то торжественной карусели, и "крру-ы-ы!" долетало оттуда на землю, "крру-ы-ы! крру-ы-ы!"
Иван приподнимается и обводит глазами поле. "Саранча!" - радуется он этому полю, пестрому от спин, голов, штанов, галстуков и платьишек.
Хорошо ползти за кем-нибудь на четвереньках! Тому-то кажется, что он все обобрал, а за ним, в примятой-то траве и есть главная ягода! Хорошо также набрать целую горсть и, глотая слюнки, выдержать характер, а потом привлечь чье-нибудь внимание - гляди, мол. И высыпать всю горсть к себе в рот, чтобы щеки раздулись. Только тогда не смыкай век, смотри, чтоб не слиплись, не засни от блаженства. Ведь во рту у тебя, разминаемая языком и зубами, тает душистая мякоть, чуть кислая, сладкая, теплая, но главное-то нежная, но главное-то сочная и ароматная. Ведь в ней и запахи полей, и чистота дождей, и соки земли, и солнце, много солнца! И все это тает у тебя под языком, тает…
– М-м-м, - стонет лакомка Сева Цвелев, пачкая ягодой губы, щеки, нос и непрерывно работая челюстями.
А Юрка Ширяев не о себе… Вот он будто бы случайно оказался рядышком с Марией Стюарт… Ивану не слышно, о чем они там говорят,
Ешьте землянику, мальчики, берите ее, тающую, горстями, наполняйтесь ее соками! Когда станете взрослыми, когда наклоните лобастые свои головы к приборам, когда могучая ваша мысль будет рваться в холодные пространства, когда прильнете к иллюминатору, чтобы взглянуть на неземной, все приближающийся пейзаж, они будут в вас, соки этой ягоды, он будет в вас, воздух этой поляны, оно будет в вас, солнце этого лета!
– Иван Ильич! Эгоизм, знаете, - прервал его мысли голос Ирины.
– Найти такую полянку земляники и никому ни полслова!
Ирина стояла над ним и поправляла волосы, сбегающие на плечи.
– Кто же вам мешает? Присоединяйтесь!
– Да, - изменив тон, протянула Ирина, - у меня все руки в йоде. Мыла, мыла и - смотри.
– Присела рядом и выставила перед собой золотистые от йода руки.
– Ай, ай, ай… - Иван взял ее руки в свои и сочувственно покачал головой.
– Видишь?
– горестно, как маленькая, сказала Ирина.
– Бедная, бедная девочка, - тихо, почти шепотом произнес Иван.
Теперь они будут говорить тихо, и все о пустяках, неинтересных никому, в том числе и им самим. Потому что тут слова сами по себе не значат ничего, тут важны звуки, важно то, что руки, наконец, лежат в руках и никуда-то им, рукам, не хочется, они как-то странно ослабли. Ну, а ягоды? А ягоды куда-то подевались… Потому что ягоду нельзя искать глазами, оглушенными нежностью.
А над поляной небо, синее, и жаворонок в нем - трепещущая точечка, подвешенная к солнцу на невидимом луче. И птичка эта маленькая сыплет трели, а березы слушают, могучие, задумчивые.
– Эй, вы что? Оглохли?
– к Ирине с Иваном подходит Юрий Павлович.
– Слушайте, есть идея. Надо внести предложение в академию наук… Чтобы первым растением на первой плантации там, - Юрий Павлович показывает в небо, - была непременно земляника.
– Да, символично, - соглашается Иван, - земляника…
– Ты гений, Юра, - говорит Ирина, - давайте, правда, напишем!
Глава 34
Флот подплывал к излучине, после которой пошли знакомые места и от которой до лагеря было километра два - два с половиной. Настроение у всех было приподнятое, на плотах пели, каждый экипаж свое и как можно громче, чтобы перекричать других.
Выбирая место, где удобнее пристать, Иван напомнил вожатым, что они уходят в лагерь сразу же, не дожидаясь, пока флот выгрузится, пока ребята разберут плоты и укладут рюкзаки.
С Ириной и старшим было решено еще вчера, что они попробуют уговорить Князева "сделать все по уму", то есть собрать лагерь по сигналу тревоги, на линейке объявить о завершении славного похода, подготовить путешественникам торжественную встречу. Это будет приятно ребятам, это подогреет интерес в других отрядах, у других вожатых. И старшие отряды смогут пойти тем же путем, маршрут разведан, все обошлось благополучно, чего же бояться?