Экипажи готовить надо
Шрифт:
"Обрадовался!
– ругал себя Иван.
– Нашего, мол, полку прибыло… А нет, чтобы подумать, когда же это Петухов смог натренировать своих? Да и самого-то его надо было проэкзаменовать! Так нет, балдели, веселились… Теперь расхлебывай".
Костры догорали, пепел их остывал. Тучи не тучи, а так, какая-то мгла затянула небо. Пионеры спали вповалку или дремали, изредка поглядывая на вожатых. Еще можно было поспеть на завтрак.
– Уж теперь-то, - задумчиво сказала Таня, - пришли бы из любой точки, по-моему. Или сюда, или на берег.
Но из
– Пожалуй, начнем прочесывать, - решил Иван.
Женя Петухов молчал. Уши у него горели.
"Надрать тебя за эти уши, - подумал Иван.
– А заодно бы и меня, дурака".
Около сотни человек растянулись в цепь с интервалом десять - пятнадцать шагов и медленно двинулись, прочесывая лес, кричали, аукали. Так прошли в один конец, развернулись и прошли обратно. Снова развернулись. Девчонки и мальчишки еле волочили ноги.
Тогда-то прибежал посыльный от Ирины и сказал, что петуховская команда вышла к берегу, что у одной девчонки что-то там с ногой, идти она не может, подружки вынесли ее на себе. И еще сказал посыльный, что все они - и отряд Ирины Дмитриевны, и эти пострадавшие - двигаются теперь к лагерю.
Кое-как разобрались поотрядно и стали возвращаться. У лесных ворот к Ивану подошла ожидавшая его Зоенька и сказала, что девочку положили в изолятор, что врач темнит, не говорит ничего определенного, что прибегал в изолятор Вася и сказал: "Доигрались!"
– Ну, а ты-то сама что думаешь?
– спросил Иван.
– А!
– махнула Зоенька рукой.
– Растянула, наверное, ступню, вот и вся нелада. Я, помню, сколько раз растягивала… с месяц поболит и перестанет.
Отряды разошлись по своим палатам, стали прибираться, умываться, готовиться к обеду. Все вроде успокоилось, жизнь вошла в обычную колею. В третьем же отряде во время обеда случилось то, чего могло и не случиться, назначь Анна Петровна в тот день других санитарных дежурных…
Глава 41
У входа в столовую, как всегда, когда проверяли чистоту рук, было столпотворение. Напомнив Люсе Ивановой и Люде Пинигиной об их обязанностях, Иван и Анна Петровна пробрались в зал проверить, все ли на столах, хватает ли на всех первого, второго и третьего. Пока пересчитали тарелки да бокалы, отряд почти весь был на местах, и только у входа в столовую между подружками-санитарами и двумя отрядными неряхами шло препирательство.
– Иван Ильич, вы посмотрите на их руки!
– возмущалась Мария Стюарт.
– Картошку можно садить.
Парнишки волчатами глядели на ретивых санитаров.
– Мыть! Немедленно!
– распорядился Иван и возвратился к отряду, начинающему уже обедать.
Анна Петровна, сидевшая с краю, уставилась на столовскую дверь, и лицо ее слегка вытянулось. Обернулся и Иван. Там что-то произошло. Люся Иванова, красная и взлохмаченная, оттолкнула одного из нерях, шлепнула другого по голове. Мария Стюарт, закрыв лицо руками, спотыкаясь, бежала по направлению к палате.
Лавируя
– А чё они обзываются!
– пожаловался парнишка.
– Еще тогда, в походе: "Нам сопливых не надо!.." И здесь…
– Что он сказал Пинигиной?
– спросил Иван у Люси Ивановой.
Та, захлебываясь, рассказывала, а сама старалась достать своего врага ногой.
– "Твоя мать живет с начальником лагеря!" Идиот! Какое тебе дело? Мы не знаем, может, твоя мать воровка!
– Идите все трое есть, - сказал Иван.
Попросил подошедшую Анну Петровну побыть с отрядом, а сам заторопился к палате. Но там Пинигиной не оказалось. Иван обежал весь лагерь, необычно тихий и пустынный в этот обеденный час, потом, что было духу, припустил к главным воротам.
– Кто-нибудь проходил? Только что?
– отдуваясь спросил у дежурных.
– Нет, Иван Ильич, - испуганно вытаращились те.
Тогда он понесся к калитке со стороны леса.
– Ага! Мы ей: "Пароль? Пароль?" А она как… - пожаловались часовые у калитки.
– Куда? Не заметили?
– Туда, - почему-то шепотом ответил чернявенький пацан и втянул голову в плечи.
"Еще возьмет утопится…" - очумело думал Иван.
Пробежал вдоль длинного лагерного забора и оказался у тропы, идущей над береговым обрывом. Свернул на нее, миновал пологий спуск, и когда начался подъем на высотку, взмок. Сердце ухало в ребра, в висках ломило. В двух шагах слева земля обрывалась, свисали клочья грунта, безобразно щетинились оголенные корни, сосны повисли над пустотой, готовые рухнуть. Далеко внизу блестела водная рябь, вода подтачивала обрыв.
"А что? Вниз головой, и - крышка!"
Сделав поворот, тропа побежала молоденьким сосняком, а вскоре выскочила на самую вершину холма. И здесь он увидел ее. Девочка сидела на краю обрыва, обхватив руками колени. Плечи ее вздрагивали. Рядом стоял маленький желтый чемоданчик.
Иван остановился шагах в двадцати, тело сделалось жидким, он прислонился к дереву, не спуская с Пинигиной глаз.
"Псих, - обругал он себя.
– Нервишки, что ли, сдают? Бессонные ночи сказываются, не иначе. Так, пожалуй, сам глупостей наделаю".
Сердце понемногу унималось, в голове перестало гудеть, пот со лба он вытер рукавом куртки. И подошел ближе. Мария Стюарт, услышав шаги, повернула заплаканное лицо и отвернулась.
Иван сел рядом, помолчал.
– Люда, скажи… он что, ну, Василий Васильевич, и там, в городе, бывает у вас?
Она долго не отвечала, делала какие-то глотательные движения, голова ее при этом жалко дернулась на тонкой шее.
– Да, - наконец получилось у нее.
Иван хотел, чтобы она рассказала все, догадывался, что от этого ей станет легче. Впервые в жизни, может быть, он чувствовал чужую боль, как свою, и знал, что не простит себе, если останется в стороне, если останется безучастным к горю такого слабенького существа.