Экипажи готовить надо
Шрифт:
– Доказать? Доказать?
– выкрикнула баба-яга.
– Видели! Утром ушел!
– Кто видел?
– чуть не хором прогремели "мальчики-безобразники".
– Я видела, я!
– крикнула баба-яга. И, спохватившись, добавила: - Случайно, конечно…
– У-у-у!
– загудела "галерка".
– Говори кому! "Случайно"… Следила! Так и скажи!
В эту самую минуту рядом с Иваном появился Юрий Павлович, незадолго до того куда-то отлучавшийся. Лицо у Юры было бледным, как никогда; костюм свисал с плеч, будто стал на два размера больше положенного.
– Д-дело к-квас, в-викинг… - сказал Юрий Павлович.
– П-пленки украли, с-сволочи…
Иван почувствовал, как по спине продрал мороз.
Слово,
– …И той пленки, где вся твоя идея заснята: тренировки, поход и прочее, - бормотал Юра.
– И той, второй части, которую если б показал, то всей малине гроб…
– А не личными ли симпатиями, - пошутила представительница парткома, - вызваны ваши восторги, Зоя, м-м, Прокопьевна?
Шум в зале, Зоенька вспыхнула, замолчала и, поморгав светлыми пушистыми ресницами, села на свое место, возмущенно воскликнув:
– Удивляюсь, как можно!
– Да, викинг, - уныло, чуть не плача, шептал Юра, - все напрасно теперь. Я все провалил… трепач несчастный. Игрок без единого козыря, неудачник, размазня, идиот. Вася оставил меня в дураках, сделал, как мальчика… - Обычно беспокойные нервные руки старшего безжизненно лежали на коленях.
"Этот готов", - подумал Иван, чувствуя все тот же противный холод на спине и на затылке.
А пока что Женя Петухов принялся выкрикивать свои довольно бессвязные доказательства, что это-де он, Женя, виноват, что у девчонки нога… это самое. Он не научил пионерок по компасу ходить. Потому что вообще не любит он с девчонками возиться…
Пока он это выкрикивал, Иван пытался как-то встряхнуть старшего:
– Плюнь ты на эти пленки! Сам-то ведь цел, и язык у тебя подвешен что надо… Встань и расскажи.
Но похоже было, что Юра впал в настоящий транс, сделался ко всему равнодушным, безучастным. И, конечно же, его можно было понять. Исчезло его детище, плод долгого труда, исчезла надежда…
"Ну, дела-а, - подумал Иван.
– Самого Юру надо спасать… А ведь мучился, поди, колебался, шутка ли, решиться на такое!.. Ничего не скажешь - неожиданный, ловкий нокаут! Вот ведь сволочи, как устроили! Ну, подонки! Ну, обложили со всех сторон, как медведя, гляди - затравят! Гляди - с землей сравняют, из лагеря вышибут! Ишь ведь, как сделано! Продумано! Как по нотам!.. Ну да ни черта, еще поговорим! Хватит, поиздевались! Коль умирать, так с музыкой!.." - Иван недобро усмехнулся, чувствуя, как весь наливается веселой яростью.
– Слова!
– гаркнул он на всю столовую, так что вмиг стихло кругом.
И, не дожидаясь, дадут ли, не дадут ли слова, начал:
– Сижу и диву даюсь, какой у нас начальник молодец! Какой организатор! Какой режиссер и какой великий актер!
Члены комиссии опять заперешептывались, начальник лагеря сокрушенно покачал головой.
– Не замазывайте людям глаза, Князев! Хотя вас можно понять. Вы замазываете потому, что вы в страхе. Но дрожите вы не за дело, которому вас обязали служить, нет! Вы дрожите за себя, за свою курортную жизнь. И наплевать вам на пионеров, на все на свете. Никакого дела вам до того, что ребятишки изнывают за этими заборами, как в заключении! Вы-то прекрасно себя чувствуете. Еще бы! Сколько озона, зелень кругом, птички поют, пляжи с хорошим песочком, вино и женщины - ну, рай, да и только! А тут кто-то хочет заставить вас шевелить мозгой, тратить энергию, пребывать в беспокойстве, ночами не спать, похудеть, чего доброго! О, это вы сразу же поняли и испугались. А страх породил злобу. Тогда-то вы
– Видите, что делается, видите, - тяжело багровея, бормотал начальник лагеря.
– А почему вы не спросили о походе старшего вожатого? Почему? Он ведь тоже был. И даже фильм снял. И даже проявил и смонтировал его. Ночами не спал, хотел поспеть к этому педсовету. Где этот фильм, Князев? Не скажете?
– Я попрошу по существу и без оскорблений, - предупредил председатель завкома.
– Меня оскорбляли, я молчал, потерпите вы!
– возмутился Иван.
– Так вот о том, что было в фильме, расскажет он.
– Иван хлопнул по неширокому плечу Юрия Павловича, от чего тот вздрогнул.
– Расскажет членам комиссии, расскажет на заводе, везде, где надо, о ваших делишках, Князев. Он знает, он бывал на этих ваших "днях рождения". Но это потом. А теперь по существу… Ишь ведь, наплели тут на меня, собрали все в кучу! Дети поцарапались… Да какие же дети без царапин?.. Мальчишки в омуте купались, ах-ах-ах! А ты иди, Филимонов, спроси самих мальчишек, плохо им было или хорошо? Слезы крокодильи распустили: ногу девочка повредила, калекой станет… Да нынешние медики вон головы скоро станут пришивать, а чтобы растяжение сухожилий не вылечили, это, знаете, специально придумать надо! Тоже и насчет Люси Ивановой… Эта девочка, если хотите, моя гордость! Привела ее мать в отряд заморышем, а теперь посмотрите на Люсю! Сходите и посмотрите! Я не хочу тут заниматься похвальбой и уверять, что все гладко у меня. Ошибки есть. С теми же перекатами на Китиме… Надо было разведать. Тогда не случилось бы крушения. Ничего страшного, правда, не произошло, но могло произойти. Тут моя ошибка. И еще были ошибки… У вас их, разумеется, не будет, потому, что не бывает ошибок у того, кто ничего не делает… А теперь насчет моего "морального несоответствия"… Ишь ведь опять как выдано! Мол, не я, а Кувшинников распутник! Выследили - в палату зашел… Правильно сказала Татьяна Георгиевна - грязь это! Все ваши намеки и домыслы - грязь! Облили вы помоями и меня и эту девушку. За такие вещи, Князев, морду бьют!..
Тут в президиуме и во всей столовой поднялся такой шум, что Иван махнул рукой и сел на свое место со скверным ощущением, что говорил плохо, говорил не то и не так, что самые важные мысли и доводы придут потом, когда уже будет поздно…
Шум в столовой стоял невообразимый, члены комиссии жарко спорили между собой, Князев сидел багровый. И вот слова попросила Анна Петровна.
– Слово предоставляется, - встрепенувшись и как бы приободрившись, с любезной улыбкой на губах сказал начальник лагеря, - педагогу третьего отряда, одной из старейших работниц лагеря, Анне Петровне… Пожалуйста, Анна Петровна.
– Я постараюсь быть краткой, - дождавшись тишины и откашлявшись, начала Анна Петровна.
– Отношения у нас с Иваном Ильичом, как тут уже говорилось, сложились не совсем так, как это должно быть между вожатым и педагогом одного отряда. И, я уверена, не по моей вине. Ивану Ильичу не хватает, порой, сдержанности, чуткости, такта. Вот и в случае с девушкой… Хотя я уверена, что ничего дурного ни он, ни она допустить не могли, все-таки в палату заходить не стоило. Это шаг необдуманный, все та же, я бы сказала, неразборчивость, неделикатность, что ли…
– Распущенность, - подсказал Князев.
– Но!..
– Анна Петровна сделала паузу и продолжала: - Но я считаю, что беды тут большой нет. Иван Ильич человек молодой, почаще надо говорить ему в глаза о таких вещах, а ему самому крепко подзадуматься над некоторыми своими словами и поступками. И дело, думаю, поправимое. Теперь о главном… Вы знаете, товарищи, несмотря на то, что отношения у нас были часто натянутыми, я бы с удовольствием поработала с Иваном Ильичом еще. Повторяю - с удовольствием.