Экипажи готовить надо
Шрифт:
– Закона, может, и действительно нет, - согласился Иван, - и всему этому про обуванье-одеванье я верю, но вы о душе ее подумайте!
– О душе, о душе!
– вдруг выкрикнула Феня.
– Поп нашелся!.. Не хочу я с тобой разговаривать! И знать ничего не хочу! Ничего такого нет, сплетни одни! Никто не докажет! И пошел ты…
– Хорошо, я пойду, - поднялся Иван, - но так и знайте, это был не последний разговор. Я не оставлю…
Прошел через душный склад, хлопнул дверью и жадно вдохнул чистый воздух. В голове было ощущение тупости, и злился он, пожалуй, больше на себя, чем на Пинигину. "Ни к черту получилось! Шел с намерением
Произошло это в пять часов вечера, а в восемь Ивана пригласил к себе начальник лагеря Василий Васильевич Князев.
Глава 43
"Одно к одному, - думал Иван, направляясь в кабинет начальника.
– Этот даст по мозгам за ориентирование, да и поход вспомнит… Уж как есть всё припомнит до кучи!"
Зашел, сел, поставив стул у самого стола, поближе к Василию Васильевичу. Решил держаться тверже и настырнее.
Василий Васильевич закурил, затянулся, и прямая струя дыма устремилась вверх из крупного сочного рта.
– Я вас вот по какому вопросу… - глаза он прятал под выгоревшими густыми бровями.
– С каких это пор вы стали вмешиваться в личную, повторяю - личную!
– жизнь наших сотрудников?
"Нажаловалась".
– С тех пор, как…
– Я категорически, - перебил начальник, - запрещаю вам тер… тер… розиров, - он мотнул головой, - заниматься террором! Вы что себе позволяете? Вы, молодой человек, комсомолец, приходите к взрослой женщине и начинаете ее поучать, угрожать, понимаете! Это куда же годится? Я предупреждаю, что поставлю вопрос где нужно!
– он снова затянулся дымом.
Глядя прямо в щетки бровей на случай, если из-под них появятся глаза, Иван заговорил наступательно и каким-то прокурорским, как он позже подумал, тоном:
– Дело в том, что эта "личная жизнь" касается моей пионерки. До сегодняшнего дня я не вмешивался, хотя знал о вашей связи, ох, какой недостойной вашего положения здесь! А сегодня один из моих пионеров в отместку за свои мелкие обиды сказал Люде Пинигиной в глаза: "Твоя мать живет с начальником лагеря!" Каково девочке услышать такое? Для нее это был удар, который мог окончиться трагедией… Я нашел Пинигину в лесу в таком состоянии, что… только чурбан бы остался равнодушным!
– Сплетни, - выдавил Князев.
– Мало ли что эти сопляки наболтают. Ничего такого нет. А вот у самого-то у вас рыльце в пуху.
– Тут, наконец, глаза появились, и Ивана удивило, что были они какие-то даже веселые. И тон переменился. Начальник говорил теперь вкрадчиво, нараспев: - Вас видели позавчерашней ночью… Вы зашли к Ирине Дмитриевне в ее палату, вспомните? А когда ушли, хе-хе-хе? Утречком, Иван Ильич, утречком! Что вы там делали, мы не знаем, да и знать не желаем. Нам достаточно того, что - в палате! Где спят дети!
– он поднял указательный палец: - Эт-то ли не распутство!
– глаза уже больше не прятались, а щупали в упор весело и вдохновенно.
Иван поймал себя на том, что ему хочется отвести взгляд в сторону. Да, в ту ночь они гуляли с Ириной… Да, когда стало прохладно и пошел дождик, действительно зашли к ней в палату. Он посветил фонариком, а Ирина вынула из чемодана теплую куртку. Укрывшись этой курточкой, они сидели потом на террасе и разговаривали. И правда, светало уже, когда спохватились, и он, Иван, пошел к себе…
"Но откуда он знает? Слежка?"
– На террасе мы сидели-то,
– Зна-ачит, Иван Ильич, значит! В данном случае это очень многое значит. В другом бы случае не значило - подумаешь, молодой парень, красивая девушка, любовь, понимаете… Но уж если вы полезли, то подумали бы о своих тылах. А вы не подумали. Представьте-ка себе, если я доложу, где надо, о ваших "экспериментах", о походе вашем, о девочке, которой вы искалечили ногу, и о том, что вы проводите ночи у вожатой?.. Представьте на минуту, а?
Но вдруг заключил:
– Ну, да бог с вами!
И перед Иваном сидел другой человек, нет, третий, обыкновенный, спокойный, даже… даже доброжелательный.
– Не будем сор из избы выносить. Было да быльем поросло.
– И широкая добродушная улыбка осветила круглое лицо Василия Васильевича.
– Вы, я слышал, поступаете в университет, здесь у нас последние денечки, не стоит нам ссориться…
И Василий Васильевич устало и немного даже с грустью стал говорить как бы прощальную речь. О том, что, дескать, по работе всякое бывает: и дрязги, и разговоры на повышенных тонах, и ошибки, но он, Василий Васильевич, не будет ворошить эти ошибки, даже о походе никому ничего не скажет, о несчастном случае с девочкой умолчит…
"Постой, постой, - думал Иван, - так ведь он мне вежливо предлагает уволиться… Ну, конечно же! Вторая смена подходит к концу, удобно меня заменить кем-нибудь… И тогда, на самом деле, зачем ссориться? А то ведь я тоже не буду молчать, еще лишнего наговорю где не надо! Ишь ведь какой добренький! Всё прощает, даже с грустью будет расставаться, как-никак трудились бок о бок… Юмор!"
– А я ведь, Василий Васильевич, простите, перебил вас, не собираюсь с вами расставаться. Мне, знаете, работа начинает нравиться. И решение поступать в университет я отложил, чувствую, что именно здесь мое призвание. Поработаю пока в лагере, зимой - вожатым в какой-нибудь школе, и если дело пойдет, буду подумывать о пединституте… Так что мы еще с вами потрудимся вместе на третьей смене. У нас с вами столько несделанного!
– и смотрел, как пальцы Князева мелко-мелко забарабанили по столу и потянулись к вентилятору.
– На третьей смене проведем грандиозную военную игру - лагерь против лагеря (с соседним лагерем войдем в контакт). А еще я думаю построить парусный бриг и отправиться в "кругосветное" плавание - вдоль берегов залива. Представляете? Ребята сами управляют кораблем, сами матросы, капитаны, боцманы, сами ставят паруса, ведут вахтенный журнал, изучают фауну и флору… Ну и конечно же, надо, наконец, соорудить в лагере тир, вышку для прыжков в воду, шлюпки непременно достать. Так что придется, Василий Васильевич, потрудиться, засучив рукава! Кто же за нас это сделает?
– Да-да, вы правы, за нас никто не сделает, - с готовностью согласился Князев.
– И сор из избы выносить надо, - продолжал Иван.
– Негигиенично сор-то в избе держать. Тем более, что изба наша особая…
– Особая. Это вы правильно сказали, - подтвердил Князев. И поднялся, давая этим понять, что аудиенция окончена.
– Будем действовать, Иван Ильич, будем. Хватит, посидели без дела…
– Действовать - мой девиз!
– улыбнулся Иван.
Глава 44
Старшего вожатого Иван нашел колдующим над пленками в своей кинокаморке. Он даже дверь не хотел открывать.