Экипажи готовить надо
Шрифт:
В общем, решено было повести дипломатические переговоры, а роль дипломатов взяли на себя Юрий Павлович и Ирина. Ушли с ними и физрук и Анна Петровна.
Следя за выгрузкой, Иван уже раздумывал над тем, что двух дней наверняка хватит, чтобы отдохнуть, а там - соревнование по ориентированию, да ночное! И если удастся провести, то будет, пожалуй, интереснее, чем поход.
Час спустя мореплаватели бодро вышагивали по дороге к лагерю, спешили промаршировать перед завистливыми взглядами всей дружины, спешили в палату, по которой успели соскучиться, торопились на ужин
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках…
Встреча с лагерем получилась, однако, совсем не торжественной. На главных воротах стояла все та же требовательная стража, да еще Ирина с понурым видом.
– Представляешь, не успела я рта раскрыть, как Филимонова прорвало. И понес, и понес! Юра обозвал его дураком, Вася - в ярость. Я говорит, потолкую еще с тобой, Юрий Павлович! И с вами, Ирина Дмитриевна, тоже! Ну, я согласилась потолковать и напомнила, что-де третий отряд идет к лагерю, надо организовать встречу… А он: чтоб, говорит, никакого шума не поднимать! Пусть тихо войдут через лесные ворота и не баламутят мне лагерь! Я махнула рукой и - сюда. В общем-то, этого и надо было ожидать, только…
– Да мы и не строили особых иллюзий…
– Что делать будем?
– спросила Ирина.
– Значит, пусть не баламутят мне лагерь?
– думая о своем, переспросил Иван.
– Боится, значит? Что ж, и это уже неплохо… Ладно, сделаем как он хочет. Даже больше! Мы и через северные ворота не пойдем…
Обернувшись к отряду, громко сказал:
– Вот что, ребята, через главные ворота нас не пускают, до северных далеко, мы уж где-нибудь поближе ход найдем. Пошли!
Цепляясь рюкзаками за края мощных горбылей в заборе, "мятежный третий" просочился на территорию родного лагеря через тайный лаз в дальнем углу за складом.
Глава 35
А в это время между начальником лагеря и старшим вожатым шел далеко не любезный обмен мнениями.
– Обману-ул!
– с негодованием говорил Василий Васильевич, шагая, руки за спину, по пионерской комнате, где столы буквой Т, стулья вдоль стен, а на треугольном столике в углу барабаны, вымпелы, грамоты, журналы.
– Зуб лечить!.. Это, знаешь, последнюю совесть надо потерять! Бросил лагерь, понимаешь… А тут крутись: мало того, что хозяйственные заботы, так еще бегай по лагерю, организуй, делай за тебя твою работу! Дошло до того, что песни распевать пришлось! С детками, понимаешь, под баян - на кой мне это?..
Здесь Юрий Павлович рассмеялся:
– Представляю, Васильевич, как мило это выглядело…
– Не скалься!
– вконец рассвирепел начальник лагеря и остановился напротив старшего.
– Он еще скалится, паршивец!
Юрий Павлович даже вздрогнул словно от пощечины: еще никто в жизни не разговаривал с ним так. Он весь напрягся и привстал со стула. Глядя начальнику прямо в глаза, заговорил каким-то не своим,
– Ну-ну, прошу не хамить. Полегче на поворотах-то…
Мохнатые брови Князева полезли на лоб.
– …Да, я обманул тебя, да, да. Но черт меня подери, если от этого пострадало дело! И умный человек на твоем месте не стал бы поднимать хай, спасибо бы мне сказал. А ты раскричался… Так вот, предупреждаю, Князев, что орать на меня, обзывать меня не позволю, я тебе не Эдя…
Князев отвел глаза в сторону и отошел к столику, что стоял в углу.
– …И прошу запомнить… никаких дел, кроме как по работе, я с тобой больше не имею.
Князев молчал.
– И третье… Все, что наканючил тебе про Кувшинникова ходячий желудок Филимонов, чушь. Я знаю, зачем ты его послал вслед за третьим отрядом… Так вот - не выйдет! У меня ведь все заснято на кинопленку, а кинодокументы - это неопровержимо, это факты. И если смонтирую фильм, думаю, что им заинтересуется педагогическая общественность…
И опять Князев удивленно уставился на старшего, будто видел его впервые.
– …Потому что многое у Кувшинникова интересно, ново и заслуживает всяческой поддержки. И тебе советую: все, что он предложит, обдумай. Если дело стоящее, ты обязан содействовать, а не вставлять палки в колеса. И заруби себе на носу: с завтрашнего дня ты прекращаешь всяческую возню против Кувшинникова. Иначе мы с ним поедем в город и расскажем: Князев консерватор, перестраховщик, хам, вельможа, и его давно надо заменить…
Шея и лицо Василия Васильевича побагровели, но он и тут не проронил ни слова.
Умолк и Юрий Павлович. Тело его расслабилось, он опустился на стул и подумал, что, пожалуй, переборщил. Стал вон даже угрожать. Взбесил Васю до предела, забыл, что эта сволочь на все способна… И в следующую минуту он уже готов был как-то смягчить сказанное, мол, ты погорячился, я погорячился…
Но весь вид Князева как бы говорил: ты для меня больше не существуешь. Я здесь один. Здесь никого нет, кроме меня.
Юрий Павлович поднялся со стула, пожал плечами и вышел.
Глава 36
Первый послепоходный день отдыхали, штопали одежду, мылись в бане, лечили болячки. По лагерю моряки ходили вперевалочку и нехотя позволяли упросить себя рассказать кое-что из "заграничного". Рассказы эти со скоростью цепной реакции распространялись по всем двенадцати отрядам наряду со слухами, что никаких таких походов больше не будет. И в лагере, где за время отсутствия "мятежного третьего" были водворены старые добрые порядки, стала назревать новая, более мощная буза.
Лагерь уже не хотел жить по-старому.
Первый, самый взрослый, отряд грозился объявить голодовку, в отряде бабы-яги пионеры раздобыли где-то щенка и давай учить его плясать шейк. Учили по всем правилам, вырабатывали условный рефлекс. Закончилось же обучение тем, что бедняга стал бегать вокруг палаты, непрерывно воя и скуля. А ловить его никто не решался, вдруг бешеный…
Толпы пионеров слонялись по лагерю, атаковали начальника лагеря, старшего вожатого, физрука, жаловались на скуку.