Экипажи готовить надо
Шрифт:
– А знаешь, Юра, никуда я, пожалуй, не смогу уйти… Во всяком случае с университетом решил обождать. Выводы делать, конечно, рановато, но мне кажется… привязался я к пацанам, нравится мне с ними возиться, честное слово! И я полностью с тобой согласен, что главный фронт здесь. Вот они спят в палатках, сорок маленьких человечков… будущие мастера, хирурги, учителя, космонавты, командиры, будущие отцы, матери, будущие люди… и от нас с тобой зависит - какими они станут. Это страшно ответственно и страшно интересно… Да и вообще ты мне наговорил столько важного, серьезного, что я еще долго, наверное, буду осмысливать твои слова. Но я не могу с тобой согласиться в главном.
– Кто такой Вася?..
– Юрий Павлович помолчал, видимо колебался. Потом заговорил вполголоса: - Вася, он… неудачник. Все однокашники его обскакали: директора, главинжи, а он кто? Начальник заводской пожарной охраны. Сам понимаешь, небогато для пятидесяти-то лет… И вот лагерь… Здесь он хозяин, шишка, здесь он многое может себе позволить, здесь сбываются его мечты о шикарной жизни… И ведь на хорошем счету! Сколько комиссий было, все довольны, да и на заводе считают: лучше Князева начальника лагеря не найти. То есть лагерь - это за ним прочно. А лагерь, что же, запустил - и работает. Ну, иногда посмотреть, пройтись, нет ли каких отклонений, чтобы спокойнее, чтобы на душе не скребло. А ты, викинг, - помеха, опасная помеха в этой "машине"… Смотри.
– И, перейдя на шепот: - Эдя, конечно, послан, чтобы все такое, за что можно зацепиться потом, примечать… Эдя, само собой, дуб, а Вася хитер и может при случае горло перегрызть. Это если его поглубже задеть.
– Вот, Юра, мы и добрались до главного… Все-то ты видишь, знаешь и разумеешь. И Васю ты презираешь. Осуждаешь и его самого, и его порядки. Но ведь сам-то водишься с Васей и с тем же Эдей. Как же так? А? Если ты с ними, тогда и ты такой же, тогда я тебя спрашиваю: а судьи кто? Почему ты до сих пор не взял Васю за горло? А вместе с ним и все его порядки?
– Легко сказать…
– Трудно, согласен, решиться на такое. Но иного выхода нет. Тут или - или. Или ты поступаешь по своим принципам и убеждениями, и пусть набьешь шишек, но будешь уважать себя. Или ты проживешь спокойно этаким безобидным пессимистом, критиком из-за угла… - Иван замолчал, почувствовав вдруг огромную усталость.
Молчал и Юра.
– Давай-ка поспим, - предложил Иван.
– Завтра чуть свет на рыбалку.
– Давай поспим, - согласился старший, но долго еще после этого курил, думал.
Все стихло над белым лагерем. Лишь временами кричала спросонок лысуха в камышах да от реки доносило неясные всплески. У Ивана вдруг поплыло перед глазами, поплыло, сладкой пеленой стало заволакивать голову…
Глава 28
Анна Петровна, красная от огня, сказала, что можно приступать к завтраку. Тотчас же горнист, толстощекий важный парнишка, вскинул горн, и над островом прозвучал самый желанный для всех сигнал. Табор оживился, зазвякали ложки, чашки; доставали сухари, спешили к костру, где стояли закопченные, дурманяще пахнущие ведра с ухой.
Первым попросил добавки Сева Цвелев. И потом просил еще два раза. Наконец, шумно вздохнув, он повалился на бок, и тотчас же сделался центром внимания.
– Боченька, жив?
– Уши, ребята, вроде теплые…
– Боча-бяшка, дать гольяшка?
– Лопнешь ведь?
– Не бойтесь, - подумав, возразил
– Живот… он имеет такое свойство - растягивается…
Гена Муханов внимательно изучил кружку со смородиновым чаем.
– Девчо-онки, - тянет он и уморительно морщится.
– Девчонки, что же вы божью-то коровку сварили?
– Ай, молчи ты, Мухолов!
– сердится Люся-хиленькая, главповар по чаю.
– Никакая там не коровка, это конопушка с твоего носа свалилась!
После завтрака бригады занялись всякая своим делом. Незадолго до обеда Иван пошел проверять, как продвигается работа.
– Ну, что ты намалевал опять!
– тиранила бригадир Пинигина своего подчиненного художника Витю Небратова.
– Там же одинокая сосна, а не телеграфный столб! Ой, горе мое…
Иван взглянул на карту, которую они вычерчивали, и остался доволен: на бумаге значилась уже речка Китим с омутами, мельница, разлив и окружающий лес.
Геодезисты в это время замеряли ширину и глубину Китима, скорость его течения, а результаты замеров приносили сюда, к Люде и Вите, картографам. Данные эти нужны были для предстоящего плавания на плотах. Какой величины строить плоты, какова должна быть их осадка, сколько строить плотов - все можно было рассчитать, имея под рукой эти данные.
Только что от геодезистов прибежал Гена Муханов.
– Иванлич, Иванлич, - возбужденно заговорил он.
– Ох, и хитрые же утки…
Оказывается, пробираясь камышами вдоль Китима, геодезисты наткнулись на утиный выводок. Мама-утка подала знак тревоги, и утята, маленькие черно-желтые комочки, на глазах у пионеров мигом куда-то подевались. Пацаны переглянулись и затихли, пораженные чудом: вот только что был целый десяток головок, клювиков, хвостиков, было даже видно, как утята загребают лапками в воде, - и на тебе!
А взрослая утка вдруг забила, забила линялыми крыльями, будто совсем не может подняться и улететь.
– Раненая, поди, - прошептал кто-то из ребят.
– Может, вылечим?
И, по пояс в воде, стали подходить к несчастной птице. Шли, шли… а до нее все еще оставалось шагов двадцать. Не заметили, как оказались на каком-то озерке. И тогда-то утка легко поднялась на крыло и, оставив пионеров с открытыми ртами, возвратилась к своим детенышам.
– Как же это, Иванлич?
– радостно возмущался Гена Муханов.
– Выходит, она провела нас?
– Выходит, - согласился Иван и рассмеялся, так хорошо стало на душе.
У кораблестроителей произошел скандал. Двое парнишек из новичков испортили жердь, за что получили от Юрки Ширяева по затрещине и вдобавок звание тунеядцев.
– Вы хоть бы глядели, как надо тесать!
– негодовал бригадир.
– Не руки, у вас, а… ноги!
Мальчишки надуто сопели. Иван подумал, что правильно, пожалуй, сделал, что включил этих новичков в дружную мастеровую Юркину бригаду. Оба были неряхами из нерях: ногти с синими каемками, рубахи вечно не заправлены, штаны не застегнуты, галстук веревкой, сами какие-то несобранные, вялые. Вот и достается им от Юрки на каждом шагу…
Здесь, в небольшой бухточке, из жердей и бревен, взятых с мельницы, сколачивались щиты-настилы для будущих плотов. Иван попробовал на прочность один из двух готовых щитов и прикинул, что если поднажать, то к вечеру все будет закончено.
Рыбаки шарили в котце сачком и подносили поварам рыбешку, повара же во главе с Анной Петровной и Ириной чистили ее, над длинным валом огня уже висели четыре ведра.
– Боча! Ты можешь скорее или нет?
– сердилась Люся-хиленькая на подсобного по кухне Севу Цвелева.
– Тебя за смертью посылать?