Эксбиционист

Вологдин Иван

Вместо этого его нестерпимо мутило, тянуло, разбивало на части невероятность болью, а вместо диска встающего солнца над океаном, перед его глазами мельтешило взопревшее Васино лицо, которое Сергей успел рассмотреть в мельчайших подробностях:

– Оставь меня, умрёшь, – простонал Берлов, не желая, чтобы пострадал ещё один человек.

– Да заткнись ты!

С внешности неравнодушного спасателя можно было писать карикатуры. Широкий, скуластый овал головы, короткая стрижка, зелёно-карие глаза и толстый, приплюснутый в драке нос. Одет Василий был в синюю, грязную робу и, по всей видимости,

зарабатывал себе на пропитание самой простой и непрезентабельной работой, что не мешало ему самоотверженно спасать попавшего в беду банкира.

– Спасибо, – прошептал Сергей, будучи искренне благодарным, героическому парню, – за неравнодушие.

– Рано говорить спасибо, – прорычал Вася, наконец-то разорвав недорезанный ремень.

Следующим препятствием стали подушки, которые спасатель проткнул своим ножом. В тот момент, когда до извлечения пострадавшего оставались секунды, огонь перешёл в решительное наступление, зацепившись за изорванный рукав пиджака.

Запах горящей плоти не перепутать ни с чем. Особенно когда горит собственная плоть. Василий, усилием мощных рук выволок наружу стонущего, причитающего Сергея, осторожно сбивая пламя снятой робой с рукава дорогого костюма. Тем не менее, расплавленная рубашка успела сильно повредить кожу, буквально вплавив ткань внутрь левой руки Берлова в районе плеча и бицепса.

На холодном, мокром асфальте, ноги вывернулись под неестественными углами, порождая последнюю волну шипящей боли, невиданного размера. Перед тем как отключиться во второй раз, Берлов увидел толпу зевак вокруг и повёрнутые в сторону него, камеры сотовых телефонов.

Зевак было много – не пересчитать даже опытному банкиру! И из всего этого разношёрстного, разномастного великолепия людей, реальные действия по его спасению предпринимали всего несколько человек. Остальные так и остались сторонними наблюдателями чужой драмы.

Меркнущее сознание успело проанализировать наличие ещё двух звуков, кроме гомона толпы. Первым была сирена, приближающейся скорой помощи. Вторым – вой женщины, которая молила Бога о том, чтобы её дочка выжила в автокатастрофе.

Его стоны напоминали хрипы. Это Сергей чувствовал и слышал сам, но не мог остановить этот бесконечный поток стенаний, бесконтрольно вырывающийся изо рта.

«Где я?» – первая осознанная мысль, очнувшегося внутреннего диалога, прошла сквозь пелену образов и ощущений бессознательного – холодный хоровод звёзд растворился, пропуская сквозь кровавую, рубиновую пелену белое свечение больничных ламп.

Вместе с белым светом пришёл жар – сильный, нестерпимый, ужасный. Он концентрировался в левой части тела и распространялся до самых дальних уголков физической оболочки. Особенно пылала черепная коробка и от этого, мысли, возникающие внутри головы, ощущались раскалёнными болванками информации, которые порционно вырывались из огромной, сталелитейной печи.

Повернуться не получалось. Единственное, что хоть слегка шевелилось в его организме – это правая, обвитая проводами, рука, которую не сковывал гипс. Но и её возможности движения были предельно ограничены, ввиду мизерных сил, которые сохранил организм.

«Хорошо. Я жив. И это главное. Боль утихнет и уйдёт. А ты, Сергей Иванович, будешь вспоминать об этом в будущем, с толикой гордости, что ты преодолел испытание» – мысленно, сам себя постарался утешить больной, – «это только тело».

Испытание. Слово стало выпуклым, объёмным в общем потоке раскалённых мыслей. Что-то ещё мешало ему принять реальность, но что? Он пока что не мог понять.

Удалось открыть правый глаз. Затемнённая палата постепенно проявлялась сквозь пелену ресниц, позволяя понять Сергею, что он находиться в реанимации. Его тело было увито датчиками и иглами, а роскошную, широкую койку, на белоснежных простынях которой лежал больной, окружали мерцающие и мерно гудящие аппараты, не давшие ему умереть. У стены, сидя на стуле и закинув ноги на небольшую табуретку, мило спала пожилая, седая медсестра, облачённая в белый халат, поставленная здесь врачом, чтобы неотступно следить за жизнедеятельностью привилегированного тяжелораненного человека.

– Сестра, – тихо, невнятно, сквозь жатые зубы прошипел Берлов, и, собрав все свои силы, повторил вновь, – Сестра!

Получилось громче и чётче. Женщина смешно встрепенулась, отчего волосы, сложенные в пучок, зашевелились подобно гребешку на голове курицы, и поправила большие, круглые очки, сползшие с носа. Глаза её ещё не могли обрисовать картину палаты, поэтому она опёрлась о небольшой столик рядом, неловко разбрасывая книги и журналы. Тем не менее, она была очень профессиональна, так как, ещё не проснувшись до конца, минуя деятельность сонного рассудка, её речевой аппарат выдавал дежурные фразы:

– Больной, вам нельзя вставать! Молчите! Лежите! Не шевелитесь!

– Сестра, – не слушал её Берлов, – девушка в маршрутке… она жива?

– Я не знаю, – голос женщины дрогнул, выдавая внутреннее смятение, а Берлов был профессионально заточен на то, чтобы выявлять неуверенность и сомнения людей.

– Не врите мне…

– Я не знаю! Я позову дежурного врача!

Медсестра быстро ретировалась за дверь и вскоре, в палате показался собранный, бодрый врач – седоволосый, бородатый, немного тучный мужчина преклонного возраста.

Под халатом контуры тела угадывались смутно. Но за тот факт, что мужчина оставил позади лучшие свои годы, говорил крупный, пивной животик, натянувший пуговицы в районе талии. Данная выпирающая особенность фигуры в сочетании с худыми, профессионально-ухоженными руками и короткими ногами смотрелась довольно смешно.

Не слушая причитания больного, доктор внимательно осмотрел показания приборов и только после этого снизошёл до ответов:

– Девушка… – задумчиво протянул хирург, – не припомню, что доставляли.

– Новости. Такая авария не может не промелькнуть в новостях.

– Это палата интенсивной терапии, молодой человек. Сюда даже родственников не допускают, не то, что телевизор, с его вечным стрессом и обманом! Радуйтесь, что вы вообще очнулись и сохраняйте силы. Я не слежу за новостями в городе. Моя работа подразумевает моё полное отрешение от событий мирской жизни. Пока не утруждайте свою голову лишней информацией. Вы разберётесь с ситуацией, когда встанете на ноги. А пока я введу вам снотворного и обезболивающего. Вам нужно поспать.