Эксбиционист

Вологдин Иван

Совершенно не слушая пререкания беспокойного пациента, хирург ввёл лекарства через катетер, после чего дождался момента, когда пациент уснёт и направился в сторону выхода из палаты. Медсестра, в свою очередь, заняла привычное место на стуле, принимая удобное положение тела:

– Виктор Геннадьевич! Так жива девушка то? – шёпотом спросила своего начальника, пожилая женщина.

Хирург ничего не ответил. Лишь коротко, отрицательно мотнул головой.

После введения снотворного, снилась сущая ересь.

События на перекрёстке

замерли, полностью прекратив ход. Полостью раздетый Сергей, смотрел со стороны на толпу зевак и чёрный дым, поднимающийся у людей над головами. Там, внутри дорогой иномарки, его спасал Василий, чьё лицо запомнилось невероятно чётко. Но здесь, в состоянии сна, Сергею было плевать на сцену своего спасения.

Волею судеб, он, бестелесным призраком стоял возле перевёрнутой маршрутки, где на коленях, у распростёртого тела девушки с разожжённой головой, замерла чудаковатого вида женщина, явно из неблагополучной, социальной прослойки. Время замерло в тот момент, когда без брезгливости, мать сжимала голову своего ребёнка, стараясь собрать воедино рассечённую плоть.

Коричневый цвет лица, глубокие морщины, плохая, потрёпанная и грязная одежда страдалицы выдавали в немолодой женщине глубокое пристрастие к алкоголю. Погибшая девушка, наоборот, была чиста, хорошо одета и стройна. Вот только сейчас в этом не было никакого смысла.

– А ведь я только уговорила маму закодироваться, – раздался грустный, тихий голос из-за спины.

Сергей обернулся. Он сразу узнал призрака рядом – молодая и здоровая девушка, лет двадцати от роду, немного наклонив голову набок, с прищуром разглядывала Берлова возле своей физической оболочки. Чувствуя себя убийцей, Сергей потупил взор, но всё же нашёл в себе силы, развернуться навстречу жертве собственной торопливости:

– Прости, – выдавил из себя мужчина, который совершенно не привык извиняться.

– Какой теперь смысл для меня в твоём прощении?

Незнакомка была очень красива при жизни. Посмертная бледность худого, чистого лица невероятно шла девушке, в то время как растрёпанные, чёрные волосы так и замерли взлохмаченным ореолом, повторяя свою последнюю укладку на коленях матери.

– Я, правда, не хотел.

– Понимаю. Но и в это теперь нет смысла.

– Что я должен сделать, чтобы исправить хоть что-то? – Сергей вскинул глаза, всматриваясь в лицо призраку.

– Доведи дело до конца. Мама, не может вырваться из алкогольной зависимости. Я же работала днём и ночью, чтобы прокормить её и двух младших братьев. Сергею и Саше нужна опека. Я заменяла им её. Сделай так, чтобы мои труды по спасению семьи не прошли напрасно. Тогда я прощу тебя. Ну а пока…

– Что пока…

– Ты будешь страдать, – призрак улыбнулся, постепенно растворяясь на фоне замерших машин.

– Как тебя зовут? – успел крикнуть Сергей.

– Катя. Меня зовут Катя, – бестелесное эхо загуляло по перекрёстку.

Когда последний отзвук голоса потух, что-то невидимое и сильное, взяло Сергея под грудки, втягивая в тело девушки. Замерший хруст костей, липкое кровотечение головы и ужасная боль обрушились на него одновременно, вынуждая чувствовать всё то, что чувствовала Катя перед своей кончиной.

Практически полторы недели Сергей провёл в беспокойных снах, в которых он умирал снова и снова. Когда ему всё-таки позволили проснуться врачи, боль и жар значительно притупились, возобновляясь только после небольшого напряжения мышц. Клиника, в которую попал Берлов, была дорогой и современной – медсестра регулярно обрабатывала его тело, разминая открытые участки, тем самым оберегая неподвижные ткани от образования пролежней. Однако, вскоре, зуд тех частей туловища, которые были закованы в гипс, стал воистину нестерпимым, равняясь по своей надоедливости и сокрушительности с образами из снов.

Неудовлетворённое желание почесаться изводило душу, терзая естество Сергея даже хуже, чем ожог левой стороны тела. Хуже всего, что нечем было отвлечься – Виктор Геннадьевич – его лечащий врач, с которым он успел познакомиться в момент первого пробуждения в палате, был фанатиком идеи полного покоя, поэтому даже телефон Берлову был запрещён.

В конце второй недели в палату допустили маму, и ситуация стала ещё хуже:

– Сыночек, дорогой! – выла и причитала расстроенная, полная женщина, которая всегда сильно раздражала Сергея, своей чрезмерной заботой и опекунством, – как ты себя чувствуешь, золотко моё? Как ручки? Как ножки?

– Нормально, – пришлось сглотнуть слюну, чтобы не нагрубить, – успокойся, мама. Слезами делу не поможешь.

Но Анну Викторовну было не остановить. Она сотрясала в рыданиях своё мягкое тело, пухлыми пальцами поглаживая сына по свободной руке. Телячьи нежности Сергей не любил, поэтому решительно отдёрнул руку, закипая гневом:

– Прекрати.

– Хорошо, – мама поняла, что перегнула палку, – твой руководитель из управления приезжал к нам домой, со словами соболезнования. Он и поместил тебя сюда. Как там его… Не припомню…

– Артём Николаевич? – Сергей был уверен, что стараниями его всесильного покровителя, его поместили в дорогую, частную клинику.

– Нет, – мотнула головой мама.

– Ты не путаешь? Бойченко – это крупный мужчина. Ты видела меня пару раз в компании с ним.

– Нет, говорю же, это был не он. Твой благодеятель был… как бегун – кожа да кости. Фамилия, по-моему, тоже на «б» начинается.

– Басалаев Евгений Петрович? Высокий, худой, знаменитый марафонец, лет на десять лет меня старше? – заметно напрягся Сергей, предполагая самое худшее.

– Да, он, – радостно закивала Анна Викторовна, – он нам очень помог деньгами. У нас нет доступа к твоим сбережениям, поэтому он оплатил кредит на два месяца вперёд, разместил тебя в дорогой клинике, а также утрясает дела с полицией…

Подобная забота со стороны человека, явно нежелающего видеть Берлова в руководстве, была очень странным проявлением чувств, однако сейчас Сергея взволновали другие обстоятельства:

– Какие дела с полицией?

– А тебе никто не рассказали? – у Анны Викторовны расширились глаза – она поняла, что сболтнута лишнего.