Эксбиционист

Вологдин Иван

– Так значит вы от Басалаева? – ухмыльнулся Сергей, спокойной воспринимая факт потери трёхкомнатной квартиры.

– Да. И вы должны быть ему благодарны, что вместо вас за решётку отправиться другой водитель. Также, Евгений Петрович взял на себя обязательства, купив на остатки средств вам отличную студию в самом центре Иркутска. Он пообещал, что сохранит вам текущую должность в банке на время вашего длительного отсутствия, однако прозрачно намекнул, что отныне все ваши амбиции и претензии на место выше должны быть полностью забыты. Иначе особые обстоятельства данного происшествия немедленно всплывут при рассмотрении вашей кандидатуры на руководящую должность в областном управлении.

Вы всё поняли, Сергей?

– Всё что нужно. А вы, стало быть, обычная шестёрка в погонах, на денежном поводке у банка?

– Не стоит оскорблять попусту, – капитан улыбнулся, привыкший к разным ситуациям за время длительной службы, – время сейчас такое. Каждый зарабатывает, как может, а у меня скоро пенсия. Кто-то продаёт сны. Кто-то информацию. Я продаю свободу. Водитель маршрутки виноват в равной мере, что и вы. Поэтому его наказание вполне заслуженно – он не получил и царапины. А вы…вы и дальше трудитесь на благо финансовой системы и радуйтесь, что у вас есть толь могущественные покровители. Всего доброго Сергей Иванович. Мне приятно было брать у вас показания. Следствие не нашло в ваших словах ничего криминального.

Капитан Левченко встал, и карикатурно склонив голову, как полицай царских времён, стремительно развернулся на каблуках казённых ботинок, после чего вышел за дверь, оставив Берлова наедине со своими мыслями.

Одиночество, как дорогое вино, усиливает те чувства, которые испытывает человек. В пустой, безукоризненно-чистой палате, откуда была удалена даже медсестра, когда критическая ситуация миновала, была ледяной, белоснежной пустыней, посреди которой, как на арене, лежал бледный человек.

Внешность Сергея изменилась. Лобовое стекло, распадаясь на части, сильно посекло лоб и щёки банкира, отчего врачам пришлось наложить не один десяток швов, когда он спал. Левый глаз всё ещё плохо функционировал, отливая бордовыми оттенками повреждённого белка. Обнажённое плечо, на которое регулярно налагалась чистая марля, дурно пахло под несколькими слоями противоожоговой мази.

Но это были цветочки. Ягодки изматывали душу и внутренний настрой на выздоровление.

Сергей, до этого момента, не молился никогда. Но сейчас, с уходом капитана, слова самодельного обращения к Богу, так искренне и легко складывались внутри его воспалённой головы, что он уже почти решил, что единственным искуплением столь большого греха, будет путь в монастырь:

«Господь Всемогущий», – в который раз, по кругу в течении получаса, взывал он к Всевышнему, – «прости меня грешного за мой поступок. Я не хотел смерти невинного дитя. Знал бы я, что так произойдет, и я бы остался дома, наплевав на работу. Я бы предпочёл потерять своё место тем страданиям, что ныне испытывает моя душа».

Горький ком подступил к горлу и Берлов вдруг понял, что слёзы катятся из глаз, впервые, за множество лет беспрерывного, безсентиментального карьерного роста. Да, Басалаев выкупил его у Фемиды, при том, что его покровитель Бойченко совершенно наплевал на судьбу своего подчинённого. Но Евгений Петрович получил и свою выгоду – репутация банка сохранена, своих денег он почти не вложил, да и Берлов теперь находиться на столь прочном и надёжном крючке, что вырваться со стального острия не представлялось возможным.

Судя по всему, разбившись на перекрёстке, Сергей Иванович Берлов, не желая этого, неожиданно переметнулся в другой лагерь банкиров.

Телефонный разговор, состоявшийся несколькими днями позже, ещё более упрочил позиции Басалаева:

– Привет, Сергей! Я уговорил Виктора Геннадиевича вернуть тебе телефон, – как всегда, бойко и бодро говорил знаменитый в Иркутске призёр длительных забегов, – и я очень надеюсь, что отныне, все наши прошлые обиды будут позабыты. Я помог тебе. Не бесплатно, конечно, но так уж вышло, что у тебя нет друзей, которые могли бы выполнить мои функции по твоей защите. Я понимаю, что тебе потребуется значительное время на восстановление. И я с коллегами, готов предоставить тебе хорошо оплачиваемый больничный на шесть месяцев. Твой лечащий врач сказал, что этого времени хватит, чтобы восстановиться физически и морально. Ты вообще меня слышишь?

– Да, – ответил Сергей, понимая, насколько сильно он вляпался в дерьмо.

– Вот и хорошо. Через месяц тебя выпишут и тебе нужно будет ещё с месяца два тихо посидеть дома, пока ситуация вокруг аварии не уляжется. Ты же знаешь психологию масс не хуже меня – пока дело резонансное, толпа волнуется и кричит. Но память толпы так коротка! Едва повод покричать исчезнет из новостных лент, как данная ситуация мгновенно забудется. У меня к тебе ещё будет несколько деловых предложений, от которых ты не сможешь отказаться. Ну а пока выздоравливай! Воспринимай ситуацию философски – новая жизнь всегда начинается с большого краха. Как знать, может быть, столь длительный отпуск изменит тебя! Ну, всё, бывай Шумахер!

– И на том спасибо, – сказал Сергей, хоть связь уже прервалась, и поспешил спрятать телефон под подушку.

То, что Виктор Геннадьевич и впредь разрешит больному пользоваться телефоном, не было никаких гарантий – всевластный хирург мог отнять игрушку в любой момент.

В режиме ограниченной функциональности организма невозможно хоть чем-то развлечь себя, кроме как постоянным копанием в телефоне. Вскоре, после разговора с Басалаевым, из палаты интенсивной терапии Берлова перевели в персональную плату, значительно снизив количество аппаратов вокруг и ослабив контроль над его поведением.

Левая рука восстановилась быстрее всего. Не потребовалось даже пересадок кожи – огонь не смог повредить ткани на значительную глубину, однако безобразный, губкообразный рубец уже начал формироваться на плече и бицепсе. Несмотря на запреты врачей, Сергей незаметно разрабатывал руку, которая ещё очень плохо гнулась из-за большого, поверхностного натяжения рубцов.

Состояние наготы, в котором Сергей пребывал уже на протяжении трёх недель больничного заточения, поначалу сильно раздражало его. Когда скорая помощь привезла его в больницу, во время первых операций и мероприятий по спасению, с Берлова сняли абсолютно всё, даже трусы, прикрыв его тело только тонким одеялом. Лишь на четвёртой неделе Сергей смирился со своим состоянием, не обращая внимания на медперсонал, заходящий в его палату в тот момент, когда ему меняли простыню или обрабатывали мазями. Свою вынужденную обнажённость пациент не воспринимал ни с точки зрения сексуальности, ни с точки зрения личного унижения. Он понимал, как безобразно сейчас выглядит его израненное тело, поэтому смирился с необходимостью появляться на глаза других людей, в чём мать родила, как с суровой данностью его текущего положения.

В данной клинике, имени Альберта Суфиянова, весь медперсонал был замечательно вышколен и приучен правильно реагировать на любой вид своих подопечных. Благодаря тому, что сюда поступали люди только высокого достатка, коридоры клиники были практически пусты.

Поэтому, когда медсестра, в кресле-каталке возила Сергея на процедуры, оберегая его тело от лишних движений, на него накидывали только лёгкую простыню с вырезом для головы. В самые неподходящие моменты простыня распахивалась и Берлов «светил» разными частями тела, всё больше привыкая к подобному положению вещей.