Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Он и Уэллс повернули направо, проскочили под раздувшимся остовом давно умершего мегаломовика, и понеслись через поле, усеянное сломанными повозками и разбитыми деревянными хижинами.
Они бежали и бежали, и, наконец, достигли подножия холмов Дут'уми.
Из-за холмов с жужжанием вылетели семь британских шершней, на бреющем полете пронеслись над двумя людьми и обстреляли поле боя. В грудь одного из гигантских насекомых попал снаряд, он рухнул на землю и закувыркался, объятый пламенем.
На краю подлеска Бёртон заметил цветок мака — красный бакен среди зеленой листвы.
—
Растения изодрали их форму. Вода с мокрых листьев капала на них, хотя они и так вымокли до костей. Тем не менее, они продолжали идти, перешли через гребень заросшего джунглями холма, спустились в вонючее болото, глубиной по колено, перешли его вброд, даже не вспомнив о крокодилах, и вышли на более твердую землю, слегка поднимавшуюся вверх. Здесь джунгли немного поредели, и они пошли медленнее, проходя между стволами деревьев, растущими под плотным пологом.
Бёртон заметил еще один цветок мака слева от себя и направился к нему.
— Есть место, куда я должен попасть, Бёрти,
— Какое?
— Хотел бы я знать.
Колючее уродливое растение справа от Уэллса дернулось. Из него брызнула молочная жидкость и забрызгала рукав шинели военного корреспондента. Материал немедленно начал тлеть.
Уэллс выругался, сорвал с себя шинель и бросил на землю. Он потащил Бёртона вперед, подальше от растения.
— Творения чертовых евгеников проникли повсюду, — проворчал он. — Все эти кошмарные твари плюются кислотой, сосут кровь, стреляют иглами и испускают отравленный запах. Посмотри на это, например, — он кивнул на основание соседнего дерева. Бёртон посмотрел и увидел поросль округлых белых грибов.
— Это и есть Убивающие Ангелы — от них получают А-Споры. Их вообще не было в Африке, пока ими не занялись евгеники. А теперь они повсюду!
Они аккуратно обогнули гнездо муравьев. Эти были местными, но не менее опасными. По собственному болезненному опыту Бёртон знал, что их укус походит на укол раскаленной докрасна иглы.
Весь следующий час два человека упорно шли вперед. Еще дважды Бёртон замечал маки и сворачивал так, чтобы пройти мимо них. Уэллсу он про это не говорил.
В конце концов, со вздохом облегчения, они вынырнули на небольшую поляну. Она вся была усеяна ярким цветами, а в самой середине, на маленьком пригорке, они росли сплошным многоцветным ковром. Единственный луч солнца, пробивавшийся через ветки деревьев, освещал их красные, желтые, голубые и фиолетовые головки. Наполнявшая воздух пыльца сияла как золотая пыль. Над цветами танцевали бабочки. Все светилось почти сверхъестественным светом.
— Пятно красоты, наконец-то! — крикнул Уэллс. — Мои глаза этого не вынесут. И смотри — маки, твои любимые маки, повсюду!
Два человека бросились на землю рядом с пригорком. Полчаса они сидели молча, переваривая в себе всю жестокость, свидетелем которой были.
Наконец Бёртон заговорил:
— Бёрти, скажи
— Я мог бы много чего сказать на это, — ответил Уэллс, — но не могу отрицать, что немцы — чертовски творческий народ.
— Несомненно. Что за чертовщина эти Shutztruppen?
— Евгеники превращают животных в солдат, — ответил Уэллс. — Поскольку те бегут из Африки.
Бёртон застонал.
— То есть омерзительное обращение с этим континентом сейчас распространилось на флору и фауну? Клянусь, я бы хотел, чтобы чума стерла человечество с лица Земли. Какие мы жалкие!
Более низкий человек пожал плечами.
— Не думаю, что требуется какая-то чума — мы сами очень хорошо выполняем эту работу. Ты знаешь, было время в моей жизни, когда мне казалось, что мы все можем работать вместе на благо всех народов, что наша настоящая национальность — человек. А сейчас я понимаю, что очень переоценил человеческую расу. Мы придумали для империализма новое название: «распространение более высокой цивилизации», но это не изменило его откровенно анималистической природы. Мы ничем не лучше, чем хищники или пожиратели падали. Так что человеко-зверь, сражающийся в этой кошмарной войне, вполне подходящая фигура.
Он взял фляжку из пояса и отпил из нее.
— Ты как-то говорил, — сказал Бёртон, — что во всем этом виноват Пальмерстон.
— Да.
— А теперь ты говоришь, что причина империализма — животные импульсы. Тем не менее, я считаю, что никто дальше не ушел от природы, чем Пальмерстон!
— Ха! — фыркнул Уэллс и протянул фляжку Бёртону. — Неужели тебе никогда не проходило в голову, что, стараясь победить природу в себе, он на самом деле указывает свою наиболее уязвимую черту? Все это евгеническое лечение, Ричард — метка Зверя!
— Хмм! Может быть.
— И где в твое время природа была богаче, чем в Африке? Ничего удивительного, что этот континент пал жертвой его паранойи!
Бёртон безнадежно покачал головой.
— Не знаю, как вы можете терпеть это.
— Иногда у меня появляется надежда, — ответил Уэллс. — Иначе я бы уже не жил.
Бёртон глотнул из фляжки. И закашлялся, когда бренди обожгло горло.
— Я ожидал воды! — каркнул он.
Уэллс какое-то время смотрел, как две стрекозы носятся вперед и назад над цветами.
— Ирония, — тихо сказал он.
— В чем?
— Что я сражаюсь с немцами.
— Неужели?
— Да. Ницше, в некотором отношении, расширил убеждения, которые у меня были в юности, и меня до сих пор привлекает его философия. — Уэллс посмотрел на Бёртона. — Кстати, ты оказался прав. Ницше действительно захватил власть в 1914, и Распутин умер в том же году. Согласно нашим секретным агентам, он получил кровоизлияние в мозг. Это произошло в Санкт-Петербурге, так что вряд ли это твоих рук дело — если, конечно, ты не обладаешь сверхъестественной медиумной силой, и тогда я просто обязан как можно скорее доставить тебя к полковнику Кроули.