Эксперимент
Шрифт:
– Где ты живешь теперь? Давай я провожу тебя?
– Я живу вместе со своим мужчиной и провожать меня туда не самая лучшая идея. Правда, все будет хорошо.
– Тогда я дойду с тобой хотя бы до автобусной остановки.
–Это тоже не к чему. Я поеду на машине.
– Тебе вызвать такси? – Ян полез за телефоном.
– Нет, я на машине…на своей.
Ян молчал. Вот теперь он все больше и больше понимал, что Лилит превращается звезду Кеплера, которую достать будет невозможно. Мужчина, взаимная любовь, Ян был уверен в этой взаимности, потому что Лилит было невозможно не любить, машина, совместное проживание… Без вариантов.
– Прости,
Лилит молча смотрела ему вслед. Ей было обидно терять такого хорошего друга из-за глупой любви. Она хотела броситься за ним, еще много раз сказать, как сильно ей жаль, что так все происходит, попросить не бросать ее, лишая дружбы. Но здравый смысл подсказывал, что Яна нужно отпустить, что он больше не друг и вряд ли сможет стать им. Он потерян. Убит любовью.
– И снова ты на коне, милая. Я даже представить не могу, насколько мужские завывание, страждущие твой любви, льстят тебе и твоему гадкому нраву. Ян, тот самый друг? Как нехорошо ты поступаешь с друзьями. Разве можно так?
По дорожке, вальяжной походкой, шел Левиафан. На ходу он прикуривал сигарету, выпуская в лазурное небо дым. Орлиным прищуром он смотрел на свою возлюбленную, смакуя ее непонимание и переживания за рухнувшую дружбу.
– Что ты делал на моих лекциях? – Лилит встала с лавки и подошла к статному мужчине.
– Слушал лекции, что ж еще.
– Мне кажется, ты успел послушать еще кое-что, чего не должен был слышать.
– О да, – вампир улыбнулся, – и это было прекрасно… Я люблю другого мужчину… Речь шла обо мне, не так ли, милая? До сих пор не понимаю, почему ты готова рассказать о любви ко мне всему миру, только не мне лично.
– Потому что тебе не надо об этом знать, у тебя и так пудовая корона на голове…
– И что? Ты же видишь, что мне вполне хватает сил держать ее на себе.
Мужчина взял ее за руку, подходя все ближе и ближе к ней. Левиафан неотрывно смотрел в глаза и чувствовал некую гордость, что эта женщина, с лицом божественной красоты, с характером редкостной суки, принадлежит только ему. Она любит его и не готова ни с кем делить.
– Порой у меня просто слов даже нет! Я настолько поражена твоим самовлюбленным и эгоцентричным поведением, что просто даже не в состоянии прокомментировать его!
Левиафан улыбнулся, схватил девушку и крепко поцеловал. Лилит что-то пыталась пропищать, размахивая руками, извиваясь как змея, но вампир с легкой улыбкой продолжал целовать ее.
– Эти губы…. Вкус жизни…
– Боже, какой же ты! – Лилит оттолкнула смеющегося вампира и направилась к машине.
Сев за руль, она приоткрыла окно, укоризненно посмотрела на улыбающегося Левиафана, резко вывернула руль и выехала на главную дорогу. Мужчина с улыбкой на лице смотрел вслед удаляющейся машине.
– Ох, Ян, как я тебя понимаю и твои чувства. Я бы с ума сошел, просидеть с такой девушкой пять лет и ни разу не прикоснуться к ней…
4
Лилит неотрывно смотрела, как медленно падают разноцветные листья, как они кружатся в скромном вальсе, и как ветер их убаюкивает, чтобы им было не страшно падать и умирать, прикрывая собой землю перед бледнолицей зимой, ветер аккуратно опускал их вниз, наслаивая друг на друга. А деревья потихоньку лысели. Они скидывали маски, обнажая свое нутро.
Моросил легкий дождик, забрызгивая каплями окно, чтобы наблюдать за листопадом было сложнее. Лилит улыбалась.
– Соскучился по зиме? – спросила она у валяющегося на кровати Левиафана.
– Да нет, наверное, не соскучился. Но зима нужна, так же как и все остальные времена года. Нужна для смены обстановки, чтобы одно и тоже не надоедало. Нам, и людям, и вампирам, не свойственно прибывать в одинаковой обстановке. Раз в год что-нибудь да обязательно переставится в квартире, поменяется в машине, сменятся пути и дороги. Даже мысли и принципы умеют заменяться на более новые и свежие. И все это между собой так сильно и тесно переплетено, что черт не только голову сломает, пока разберет этот сплетенный бардак, но и еще что-нибудь. Осенью в пятнадцать лет люди режут вены и вешаются, обвиняя непонятно в чем весь мир. Весной в двадцать лет влюбляются и им кажется, что это на всю жизнь. А потом, зимой они понимают, что это была всего лишь мерзкая обманщица-страсть. В тридцать лет они, уже уставшие от бега и спешки, безразлично относятся ко всем временам года, просто хотят получить немного покоя от жизни. В сорок лет люди начинают ценить то, что в юности им казалось глупым и депрессивным. Даже чувства люди стараются менять…и людей, связанных с этими чувствами. Вчера любил, сегодня ненавидит, а послезавтра и не вспомнит о существовании этого человека. И так постоянно, каждый день что-то значительное, иногда не очень, но меняется. Но никто этого обычно не замечает. Все старательно спорят, что ни грамма не изменились, до тех пор, пока не пройдут следующие изменения. Только вот времена года не меняются, каждые три месяца приходится наблюдать одно и то же годами, веками, но упорно верить, что раз зима сменилась весной, значит, что-то изменилось.
– А я вот соскучилась по зиме! – ответила Лилит, снова отвернувшись к окну. – Я сейчас представляю, что вместо огромных и подсушенных листьев, падают пушистые белые снежинки. Я люблю, когда идет дождь или снег. Все вокруг словно замирает и засыпает. А мне хочется выбежать на улицу и подставить руки небу, пытаясь впитать в себя всю его энергию! Сентиментализм…Хочется секса с небом, чтобы оно обняло меня со всей воздушностью и подарило легкость своего бытия. Левиафан, расскажи мне что-нибудь из своего прошлого…
– Ха…Прошлого? – удивился вампир.
– Да. Из прошлого! – подтвердила Лилит, улыбнувшись.
– Лилит. О моем прошлом…нечего сказать. Я был жесток, я убивал, я играл. Между творением гадостей, я учился. Учился всему, что попадалось мне под руку, потому что боялся, что все внезапно кончится, и у меня уже не будет возможности узнать что-то новое. Моя жестокость ослабла за последние сто лет, я стал более наплевательски относиться к различным вещам в жизни. Безразличие остудило мой юношеский запал и пыл. Я скучаю по своей жестокости и по тем временам, когда во мне не было ни капли жалости, ни капли сострадания. Я не знал о многих запретных словах. О том, что существуют «стоп» и «нельзя» я узнал только девять месяцев назад, когда хотел убить тебя и впервые сказал себе «стоп». Раньше я убивал всех, кто попадался под руку, исключая животных. И у меня никогда не получалось убить женщину так жестоко, за исключением пары тройки случаев. Каждая из них купалась в нежности и наслаждении и, умирая, даже не замечала этого. Я все время играл с ними, с некоторыми даже по нескольку дней. Поначалу они казались мне какими-то необычными, а через пару дней я понимал, что заблуждался.