Экзамен на разумность
Шрифт:
Когда пришло время уничтожения класса аристократов, в вину ему, по большому счету, вменялось не то, что они как-то чрезмерно подлы, а то, что они таковы как все. Аристократия попросту не оправдала предъявляемых к ней сверхтребований и потому была упразднена.
Впрочем, до сих пор есть множество желающих за деньги или по знакомству получить титулы, а вместе с ними добавить в свой имидж и некую толику «благородной бледности» и отблеска тех шпаг и пистолетов, которыми аристократы прошлого отстаивали свою честь на дуэлях. Подобные современные притязания на принадлежность к аристократии выглядят попросту нелепыми.
Если бы добродетели, интеллект и лидерские качества передавались по наследству, то со временем обязательно произошло
В результате упразднения аристократии произошла ее полная ассимиляция «простым народом», отчего простой народ не приобрел никакой толики благородства, зато оказались утеряны хоть какие-то ориентиры и идеалы — точнее, ожидания таковых. Пусть аристократия была столь же подла, как и «подлый люд», но от нее хотя бы ждали и требовали благородства и самоотверженности. С упразднением аристократии ждать стало нечего и не от кого.
Ряд авторов утверждает, что человек подл по своей природе. Вот господин Зиновьев, к примеру, пишет, что при условии заведомой безнаказанности любой человек всегда совершит зло, если оно ведет к его выгоде. Для совершения же доброго поступка человеку требуется обязательный стимул. Здесь нельзя согласиться — зачастую люди совершают добрые дела или воздерживаются от совершения злых совершенно бескорыстно, не имея возможности получить за них вознаграждения. Здесь нельзя говорить о том, что это делается в силу их «моральности», потому что какая еще мораль в наше время?! То, что люди делают добро и не делают зла даже в условиях заведомой безнаказанности и даже зачастую во вред себе, — что это, если не ростки будущего?
Общество, свободное от начальствования и подчинения
В «Коммунальности» я начал разговор об обществе, свободном от якобы обязательных принципов начальствования и подчинения. Для нас, современных людей, эти отношения начальника и подчиненного настолько привычны, что невозможным кажется какое-либо избавление от них. Однако попробуем продолжить обсуждение анархистских идей о безначалии-неподчинении.
Не один я полагаю необходимым изменение существующего положения в этой сфере общественной жизни. Вот что говорит об этом, к примеру, Фрэнсис Фукуяма в своем труде «Великий Разрыв»:
«Принципы научного управления, сформулированные промышленным инженером Фредериком Уинслоу Тейлором и осуществленные Фордом, содержали в себе неявную предпосылку, что за счет масштабов производства достигается экономия интеллектуального потенциала управленческого персонала и что организацией можно управлять более эффективно, если информация сосредоточена в управленческой иерархии белых воротничков, а не распределена по всей организации.
При такой системе не было необходимости в доверии, социальном капитале или неформальных социальных нормах — каждый работник получал указания о том, где он должен стоять, как двигать руками и ногами, когда делать перерывы; от него вообще не требовалось проявлять творческий или оценочный подход. Мотивация рабочих была чисто индивидуальной и определялась поощрениями или наказаниями; исполнители легко заменялись друг другом».
Фукуяма полагает невозможным дальнейшее существование подобной практики в современных реалиях. Альтернативу иерархической системе управления он видит в сетевой организации:
«Корпорации начала ХХ века, а также принадлежавшие им фабрики и конторы были бастионами вертикальной, иерархической власти, контролирующей тысячи рабочих через систему жестких правил в крайне авторитарной манере. То, что мы видим, однако, на многих современных рабочих местах является противоположным — формальные, ограниченные правилами, иерархические отношения по вертикали заменяются горизонтальными, дающими подчиненным большие полномочия, или неформальными сообществами. На подобных рабочих местах координация действий возникает скорее снизу, а не оказывается навязанной сверху, и базируется на разделяемых нормах или ценностях, которые позволяют индивидам работать вместе для достижения общих результатов без формального руководства. Они основаны, другими словами, на социальном капитале, который становится все более важным по мере возрастания сложностей и технологической интенсивности экономических процессов».
Я был весьма удивлен, когда обнаружил значительные совпадения в его рассуждениях и в моих мыслях по этому поводу.
«Переход от тейлоровской иерархической организации к горизонтальной или сетевой предполагает переход функций координации от формальных бюрократических правил к неформальным социальным нормам. В горизонтальной или сетевой организации власть не исчезает; скорее она преобразуется таким способом, который позволяет существовать самоорганизации и самоуправлению… Многие из функций, которые ранее были закреплены за менеджерами среднего уровня, теперь передаются рабочим сборочного конвейера, самостоятельно образующим команды. Персонал нижнего уровня сам управляет расписанием ежедневных работ, настройкой оборудования, рабочей дисциплиной и контролем качества».
В отличие от господина Фукуямы, я предлагаю при создании нового общества довести процесс разрушения иерархической системы управления до ее логического завершения — до полной замены самоуправлением.
На мой взгляд, новое общество, при всей своей «новизне», должно создаваться как традиционное по своей сути. «Старшие» нового общества — это не начальство в его современном понимании, это аналог «совета старейшин», собрание наиболее заслуженных и авторитетных людей общества.
Фукуяма, однако, вовсе не пионер в видении необходимости изменений. К примеру, Элвин Тоффлер в «Шоке Будущего» красочно описывает свою работу в молодости помощником слесаря-монтера в литейном цехе и отмечает неэффективность командной системы управления производством:
«Эта система исходит из само собой разумеющегося постулата: грязные, потные люди внизу не могут сами принимать разумных решений. Только тем, кто занимает более высокое положение в иерархии, доверяется судить и действовать в соответствии с обстановкой. Служащие наверху принимают решения; люди внизу — их исполняют. Одна группа — мозг организации, другая — ее руки.
Это типично бюрократическое устройство идеально приспособлено для решения рутинных проблем с умеренной скоростью. Однако когда скорость возрастает или проблемы перестают быть рутинными, хаос часто вырывается на свободу».
Иерархическая система постепенно изменяется:
«Кратчайшие пути, идущие в обход иерархии, все больше используются на тысячах фабрик и заводов, в конторах, лабораториях, даже в армии. Кумулятивным результатом таких небольших изменений является мощный сдвиг от вертикальных к латеральным коммуникационным системам. Результат, который предполагается достичь таким образом, — более высокая скорость коммуникаций. Однако этот процесс выравнивания наносит сильный удар по когда-то священной бюрократической иерархии; он подрывает и выше упомянутое сравнение с „мозгом и руками“. Когда рабочий в обход своего мастера или контролера сам зовет на помощь ремонтную бригаду, то он принимает решение, которое в прошлом было зарезервировано для „заправил“, находящихся наверху.