Экземпляр
Шрифт:
— Верни машину, пожалуйста, — Костя решил сразу перейти к делу.
Женька с грязной тряпкой в руке — причем эта тряпка нужна была скорее для гаражного антуража, поскольку он ничего не делал, — уселся прямо на капот и устремил на Костю недоуменный взгляд своих круглых совиных глаз.
Женька был в гараже не один — ему составлял компанию какой-то тощий блондин, стриженный ежиком; на нем была засаленная майка армейской расцветки и линялые джинсы. Словом, обычный оборванец.
— Здрасьте, — развязно кивнул он вошедшему Косте, но поспешил смыться, когда Женька
Видимо, у них был какой-то разговор перед этим и ежистый блондин знал, что сейчас придут забирать машину. Кажется, он учился на год младше, в классе «Б». Лицо какое-то смутно знакомое. Впрочем, не важно.
— Батек тебя прислал? — поинтересовался Женька, когда его друг ушел.
— Он попросил забрать машину.
— А сам? Он же догадался, что я стащил эти гребаные ключи.
— Он побоялся, что прибьет тебя раньше, чем эвакуирует «Анаконду». Да, у нее есть имя, — пояснил Костя, видя ехидную Женькину ухмылку.
— И душа?
— И душа. Ну, по крайней мере, для бати.
— Да верну я, — нехотя сказал Женька и зашвырнул тряпку в дальний угол.
Тряпка приземлилась аккурат на мешки с картошкой.
— Ты зачем ее увез-то вообще? Я не стал отцу говорить, чтобы его инфаркт не хватил, но водитель из тебя как из меня балерина. Жень, ну серьезно? Она же механика, она же спорткар вообще-то!
Костя осекся, когда понял, что говорит об «Анаконде» как о живом человеке. Это было по меньшей мере странно. Батино влияние.
— Ну какая тебе механика, а? — Костя продолжал отчитывать Женьку, который никак не желал приобретать виноватый вид, и более того, смотрел он дерзко, будто ни капельки не раскаивался в том, что увез чужую машину.
Смотрел он так, будто это была его ласточка, его «Анаконда», и это у него насильно увезли недешевую машину, которую он полюбил всем сердцем, и вот теперь он требовал возмездия на правах жертвы, — вот такой у него был вид.
— Нормально я вожу, — буркнул Женька, насупившись, и сделался похожим на рассерженного бурундучка.
— Все, я тебя понял. Слезай с капота, чудило. Я поехал возвращать машину.
— Один кружочек, — тихо произнес Женька.
Он так смешно скрестил руки на груди, даже надул губы — ни дать ни взять обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
— Какой, на хрен, кружочек! Слезай давай!
— Давай так — я сяду за руль, мы доедем до конца Карла Маркса, съедем на шоссе и прокатимся пару километров по трассе. Давай?
Эта машина определенно что-то делала с людьми. Вот и в Женькином голосе слышалась неподдельная мольба.
— Я тебя за руль не пущу.
— Ну пожалуйста!
— Шутишь? Ты же толком не умеешь водить! Жень, ну перестань, серьезно!
— Я еще раз говорю: я вожу нормально. Пусти меня за руль.
— Нет. Тем более на шоссе.
Женька слез с капота и отошел к стене. Прислонился к стене, все так же скрестив руки.
— Я могу тебя покатать на «Анаконде», если сам буду за рулем. Хоть по Карла Маркса, хоть по шоссе. Идет?
— Нет. Знаешь, как это звучит? «Ты можешь посмотреть, как я трахаю свою девушку».
—
— Давай так, — произнес Женька, и в голосе его зазвучала решительность, умноженная на невероятную, почти демоническую одержимость. — «Камень, ножницы, бумага». Кто выиграет, тот и сядет за руль.
— Ты дурак?
— «Камень, ножницы, бумага»!
— Жень, остынь! Я не разрешу тебе вести «Анаконду»!
— «Анаконду», блин. «Камень, ножницы, бумага». Заебал.
— Нет! — Костина решимость начала потихоньку таять.
Боже, как же здесь отвратительно пахло! И сейчас этот странный гаражный коктейль из запаха бензина, подвального запаха прелой картошки и запаха железа только усилился, будто кто-то распылил баллончик с этой смесью, чтобы Костя ни на секунду не забывал, что он в гараже. А как тут забыть-то? Костя понял, что готов на все, лишь бы увезти ласточку из этого протухшего места.
— Жень, поехали.
— «Камень, ножницы, бумага», — упрямо повторил Женька.
— Хорошо. Как скажешь.
Сыграли. Женька выбрал камень, Костя — бумагу. Бумага завернула камень. Костя выиграл.
— Поехали!
— Нет, — Женьку, кажется, было не сломить.
Он был словно крохотный отряд партизан — гордый, умирающий, но не потерявший боевого духа. Сыграли еще раз, и опять выиграл Костя.
— Это нечестно! — воскликнул Женька, чуть не плача. — Давай последний раз, ну? Три-четыре! Ножницы!
— Камень, — флегматично ответил Костя, которому вся эта нелепая игра начала надоедать. — Поехали, все. Хватит паясничать. Ключи давай.
Женька неохотно полез в карман за ключами и так же неохотно (он чуть ли не глаза закатывал, вот как ему не хотелось с ними расставаться) вручил Косте ключи от «Анаконды».
— Поехали за город, раз уж у тебя так зудит, — великодушно предложил Костя.
И он с легкостью впрыгнул на переднее сиденье, несмотря на непривычную низкую посадку — все-таки он чаще ездил на внедорожниках, а не спорткарах, — пристегнулся, повернул ключ зажигания. Женька в это время, шумно фырча, устраивался на пассажирском сиденье.
— Блин, механика, — ругнулся Костя, привыкший исключительно к «автоматам».
Нет, он учился ездить на новенькой жигулевской «семерке» с механической коробкой передач, но это было так давно и с тех пор так много воды утекло. А еще эту «семерку» (задний привод же!) заносило на поворотах, и жутко неудобно было ездить по гололедице, и у нее был такой неподатливый руль — чтобы его поворачивать, приходилось применять недюжинную для подростка силу. Но все это было очень-очень давно.
Костя выехал из гаража, остановился, высадил Женьку, чтобы тот закрыл гараж, и поймал себя на нехорошей мысли, что вот сейчас, вот сию же секунду, он бы с удовольствием уехал, оставив Женьку возле гаража, и вернул бы «Анаконду» отцу, и вся эта дурацкая история с угнанной машиной забылась бы, как страшный сон. И да, он и вправду хотел уехать. Он уже потянулся, чтобы закрыть пассажирскую дверь, но тут подбежал Женька, очевидно, почуявший неладное. Он грузно уселся на пассажирское сиденье.