Эль Корасон

Бенедиктов Кирилл Станиславович

По губам Марии скользнула неуверенная улыбка.

– Вы шутите, Юрий? Убийца - здесь? Но я все утро не покидала башню, если бы сюда зашел кто-то посторонний, я уж, наверное, заметила бы.

Анненков пожал плечами и вытащил из кобуры кольт.

– Он не станет расхаживать по дому открыто. Он прячется, как тать в ночи, но если мы внезапно наткнемся на его убежище, может и напасть. Поэтому слушайте меня и будьте умницей - держитесь за моей спиной.

К его удивлению, Мария не стала спорить. Просто отошла в сторону, предоставив ему возможность идти вперед, размахивать своим кольтом, играть в героя. Анненков немедленно почувствовал себя идиотом.

– Башня в три этажа, - сказала Мария.
– Внизу только этот холл и котельная, но она закрыта,

а ключ у Ника. На верхних этажах по две комнаты. Прятаться тут особенно негде, разве что на чердаке.

– На чердаке?
– быстро переспросил Анненков.
– Вы туда поднимались?

– Сегодня?
– удивилась сеньора де Легисамо.
– Нет, конечно. Что мне там делать?

– Вот с него и начнем. Впрочем, если хотите, можете остаться здесь, внизу.

– Нет уж, Юрий. Это все, конечно, полная чушь, и никого вы там не найдете, но я вас одного не брошу. А вдруг вы споткнетесь в темноте?

Мария оказалась права. Осмотр чердака ничего не дал. Это было довольно просторное помещение, освещаемое двумя маленькими треугольными оконцами. И капитан с трудом мог представить, чтобы в крохотную треугольную дырку сумел пролезть кто-нибудь крупнее двенадцатилетнего подростка.

Поиск в комнатах также не принес никакого результата. Анненкову удалось осмотреть три комнаты из четырех, в последнюю Маша его самым решительным образом не пустила. «Это моя спальня, - очаровательно потупив глазки, объяснила она.
– Прошу вас, капитан, будьте джентльменом! К тому же, я там сегодня ночевала, и уверяю вас: под кроватью у меня никто не прячется».

– Хотите выпить, Юрий?
– Мария, казалось, пыталась загладить свою несговорчивость.
– У меня здесь неплохой бар.

– Что ж, время почти два, можно и позволить себе. Неплохой бар, говорите? Хм, действительно…

– Сама я, разумеется, почти не пью, - застенчиво улыбнулась Мария.
– Но на всякий случай держу… для гостей.

«Ага, - подумал капитан, - Похоже, я догадываюсь, для каких гостей!» Вслух он сказал:

– Полагаю, если мы с вами выпьем по стаканчику виски с содовой, большого греха не будет. Честно говоря, устал я за сегодняшнюю ночь, как собака, извините за грубость…

– Извиню, - засмеялась Мария.
– Но только если вы немедленно спрячете куда-нибудь ваш ужасный револьвер, он меня пугает… Вот вам ваш виски с содовой, пейте и отдыхайте. А я, если хотите, развлеку вас какой-нибудь пустой болтовней.

– Очень хочу, - серьезно ответил Анненков.
– Только вместо болтовни я предпочел бы услышать вашу историю. Как вы, русская девушка, оказались в этих забытых Богом краях? Меня и самого изрядно помотало по свету, но я бродяга по натуре. К тому же все, что я любил, осталось в России, а значит - безвозвратно погибло…

Звякнули в бокале кубики льда.

– Тогда вы знаете, каково это - потерять все, - вздохнула Мария.
– Моя мать была богатой наследницей, очень богатой. Дед, которого я никогда не видела, сделал состояние на поставках для армии во время турецкой войны. У него был огромный особняк в Петербурге, вилла в Крыму, земли в Херсонской губернии… Для меня сейчас это просто экзотические названия, а ведь я могла бы там жить! Жить и чувствовать себя полновластной хозяйкой!

– Ну, не знаю, - задумчиво проговорил Анненков.
– По мне, так и здешние места очень даже ничего. Что вам мешает чувствовать себя хозяйкой «Холодной горы»?

Губы Марии изогнулись в презрительной усмешке.

– Этого клочка земли?.. Да и потом, дорогой Юрий, я ведь здесь не совсем хозяйка.

– А кто же?

Мария не ответила - может быть, просто не услышала вопроса. Взгляд ее затуманился, будто она смотрела куда-то далеко-далеко с вершины своей башни.

– Говорили, что отец женился на моей матери из-за денег. Чепуха! Она была невозможно, невероятно красива - я только ее бледная тень. А отец, блестящий молодой дипломат, происходил из старого, благородного, но совершенно обнищавшего рода. Ради него она отвергла многих состоятельных женихов. Понятно, им завидовали, конечно,

люди в злобе своей твердили, что моего отца понять нетрудно, но то, что заставило мою мать связаться с такой голытьбой, навеки останется загадкой. А у них просто была любовь, огромная, чистая любовь… Сплетни безумно огорчали отца, и он стал добиваться назначения в какую-нибудь далекую страну. В результате его направили в российское консульство в Бразилии, и мама, конечно же, поехала вместе с ним. Я была совсем еще маленькой, мне смутно помнится, как мы плыли на огромном белом пароходе через безбрежный, страшный океан… Потом мы несколько лет жили в Рио-де-Жанейро, и это были лучшие годы моей жизни. Дед присылал нам деньги, много, очень много денег, но даже и без них жалованья консула Российской Империи вполне хватало, чтобы жить на широкую ногу… и вдруг случился этот ужасный переворот. Отец потом очень злился на деда, потому что тот так и не поверил, что большевики - это надолго, и не стал переводить деньги за границу. А когда понял, что ошибся, было уже поздно. Они все конфисковали. Дед умер от удара зимой восемнадцатого года, не в силах пережить этот кошмар. Отец получил от большевиков предложение представлять в Бразилии их ужасную Совдепию, но, конечно, отказался. Для нас начались тяжелые годы, годы скитаний, годы нищеты… Впрочем, что я вам рассказываю, вы наверняка знакомы с такой жизнью лучше меня. Но отец сделал все, чтобы спасти нас. Он работал, не покладая рук, спал по четыре часа в сутки, использовал все свои блестящие способности и в конце концов добился многого. Бедная мама, к сожалению, не выдержала испытаний. Пять лет назад она скончалась от мозговой лихорадки. Для отца это был тяжелый удар…

Она вытащила из ридикюля белоснежный батистовый платочек и быстрым аккуратным движением промокнула уголки глаз. Потом схватила стакан и решительно отхлебнула.

– А потом к нам в Баию приехал дон Луис…

Мария де Легисамо, в девичестве Малютина

Дом семьи Мендоза по праву считался самым роскошным в Баие, и сегодняшний прием должен был продемонстрировать всем, что табачные короли Бразилии, невзирая на страшный кризис, поразивший мир после «черной пятницы» на Уолл-стрит, по-прежнему крепко стоят на ногах. Белый зал, где ломились от яств длинные столы, освещался двенадцатью выписанными из Франции люстрами, каждая из которых представляла собой уменьшенную копию знаменитой люстры из парижской Grand Opera. Вдоль стен замерли тридцать лакеев, готовых по первому знаку прийти на помощь любому гостю. Посреди всей этой роскоши Маша чувствовала себя очень скованно.

– Не робей, Мари, - тихонько прошептал ей на ушко папенька.

– Ты должна произвести впечатление. А будешь стоять в уголке и трястись, как заячий хвостик, никто на тебя и не посмотрит.

«Ну и слава Богу», - подумала Машенька, и тут же устыдилась: как она может так думать, как смеет так подводить папеньку? Ведь он так заботится о ней, он столько денег потратил на ее праздничное платье, на ее украшения, на модистку и парикмахера… «Это твой первый бал,

– сказал папенька, - и ты должна быть на нем лучшей. Ты очень красива, доченька, почти как мама (тут его голос на мгновенье прервался), но сегодня ты должна быть ВЕЛИКОЛЕПНА. Понимаешь меня, Мари?»

Машенька понимала. Папеньке удалось невозможное: старый Педру Альвареш возвысил его, сделал первым управляющим-непортугальцем в истории семьи, нарушив все существующие традиции. Но положение папеньки оставалось шатким - завистников в Бразилии было не меньше, чем в далекой снежной России, и он ужасно боялся вновь потерять все. Некоторое время папенька не без успеха играл на бирже, но кризис, потрясший мировую экономику, уничтожил все его капиталы. С тех пор он лелеял мечту выдать Машеньку за богача. Желательно за кого-нибудь из клана Мендоза. И когда Педру Альвареш объявил, что устраивает самый пышный прием в двадцатом столетии, папенька решил использовать свой шанс и разорился на платье, прическу и модистку.