Эльф из Преисподней. Том 3
Шрифт:
Остаток поездки я пробовал скрестить силы Эллеферии и Воли Небес. На это меня навела легкомысленная реплика Тхуан. Что, если для раскрытия потенциала требовался бог? Живого под рукой не было, но вдруг сошёл бы и мёртвый. Соединив богиню и божественное оружие, я получил бы силу, способную на равных тягаться с владыкой измерения… если верить досужим слухам пройдох из Плутиноса.
А ведь я собираться развоплотить Карнивана, у которого инструментов было припасено значительно больше, чем у меня.
Попытки были бесплодны. Тхуан раз за разом говорила, что ничего не меняется. В интонациях клинка всё отчётливее
Потоки от осколка ангела ею усваивались плохо. Слишком разными были сферы деятельности Иешуа и Эллеферии. А большую часть усвоенного она спустила на то, чтобы материализовать вызывающее платье. Оно вроде бы и прикрыло её, а вроде бы давало без помех любоваться тонкими ключицами, крутым очертанием бёдер (от пояса вниз по платью шёл разрез) и даже верхом груди.
Когда я поймал себя на том, что больше пялюсь на богиню, чем экспериментирую над ней, то вздохнул и без предупреждения отправил обратно в брошь. Пусть сидит в своих несуществующих обольстительных тряпках посреди выдуманной комнаты.
Спустя пару минут ко мне подсела Лютиэна. Понуро обозрела топкий пейзаж и обняла себя за колени.
— Верилия сказала, что ты призвал богиню, чтобы она ублажила тебя.
— Где? Посреди открытого плота?
— Чтоб ты знал, я сильно возмущена тем, что ты не стал отрицать, будто у тебя вертелись такие мысли. И отказался ты от них лишь потому, что не нашлось укромного уголка.
Я притянул к себе эльфийку. Приобнял за плечи и поцеловал в висок.
— Глупости. Разве я давал тебе повод подозревать меня в измене?
Сестра громко хмыкнула. Я кашлянул, признавая, что дал лишку. Хотя я ведь ей и вправду не изменял. Поцелуи ведь не считаются?
Каким же отвратительно порядочным меня сделало эльфийское тело. Его тлетворное влияние невозможно переоценить.
— Я просто хотел понять, как с помощью Эллеферии выжать из меча побольше. Вот и всё. К тому же она давно не показывалась. Разве ты не рада, что с ней всё в порядке?
Лютиэна сделала неопределённый жест, покачав ладонью. Они с Эллеферией не особо ладили.
— Мы приближаемся к дому, — сказал я, — Скоро будем на Земле.
А где мой дом? Ответ элементарен: он — на Эфирии. Всегда был, всегда будет.
Но иногда я ловил себя на том, что жалею, что на Эфирий нельзя захватить Лютиэну. Она была недовещью. Чересчур постоянной для того, чтобы проникнуть на мою родину как фантазия; чересчур фальшивой для того, чтобы обернуться истинной вещью.
Так мы и просидели рядом, соприкасаясь плечами, пока не добрались до города. Даже болотные порождения больше не нападали, будто оценив трогательность момента.
С внутриплановым порталом помех не возникло. Нас перенесло в столицу Стиглии, запомнившуюся тем, что на её утлых свайных улочках то и дело вспыхивали драки. Хоть проклятие болотной воды не настигало осторожных жителей, они всё ещё дышали испарениями трясины. Оттого их часто бросало в беспричинную ярость.
Оглядываясь назад, я с удивлением понял, что Стиглия была наиболее спокойным планом из тех, где мы побывали. Ни бесконечных орд монстров, ни странных культистов Изнанки, ни изнурительных погонь, ни воздушных сражений… Стиглия была такой дырой, что её обходили даже торговцы Плутиноса — заждавшихся караванов в крепости Старцев я не приметил. На месте Карнивана я бы разослал слуг присматривать за порталами во всех измерениях, до которых дотянулся бы.
А может, от нас отстали? Потеряли след и сочли пропавшими или погибшими. Эта мечта была слишком сладка, чтобы претвориться в жизнь. Но я всё равно понянчил её.
Ничего путного из неё не выросло. Это я осознал, когда мы покинули дворец перемещений, где располагалась стиглийская арка.
Потому что возле здания околачивалась группа налфишей, похожих как братья-близнецы на тех, кого я нашинковал в Манхэттене.
Видимо, Карниван посчитал излишним топить рабов в болоте. Он предпочёл выставить стражу у выхода из него.
Бережливый выродок.
Стоило ли говорить, что налфиши заметили нас?
Глава 16
К этому моменту внезапность драк перестала выбивать нашу группу из колеи. Смертные могут приспособиться к любой дряни. И хоть Верилия, безусловно, возмутилась бы, я искренне считал её смертной, подобно людям и эльфам.
Полностью материальное тело — вот что лишало её права на вечную жизнь. Чересчур ненадёжная, чересчур низменная штука.
Налфиши стали пробираться к нам. Это было не так-то просто — мы находились на противоположных концах чудовищно большой площади, заполненной разумными. Если бы не сыграл вселенский закон подлости, налфиши ни за что не заметили нас. Даже наша приметность терялась в крикливой необъятности столицы Тифосения, Эпикура.
На каждом шагу виднелись помосты, с которых запальчиво вещал пророк, или лжеучитель, или провозвестник конца времён. Рядом с возвышениями были выкопаны аккуратные могилы, раскалённые докрасна. В них корчились рабы, насыщая площадь мучениями.
А ведь дьяволы не могли питаться эмоциями. Для них пытки были лишь неизбывным атрибутом массового помешательства. Ведь именно этим — безумием, твёрдой уверенностью в правильности своего пути, убеждённостью и фанатизмом — славился Тифосений.
Как ни парадоксально, его владыка привечал еретиков. Не истинных поклонников богов, но тех, кто в насмешку издевался над божественными путями. Хотя и вполне искренних сект тут водилось с избытком. Когда Верилия рассказывала мне о местных нравах, я считал её слова преувеличением или откровенной пугалкой. Сейчас я убедился, что суккуба была верна в своих оценках, если не преуменьшила их.
Тифосений был издёвкой над богами. Его правитель собирал лжерелигии, как скряга собирает золото или жемчуг. Он хвастал абсурдными учениями, за которыми не стояло истины. Лишь высокомерие, что ею притворялось.
Гомон был неописуемый. Всякий норовил перекричать соседа, чтобы доказать господство своих мыслей.
Переглянувшись, мы рванули к выходу с площади. Со всех сторон тянулись цепкие ладони, хватали за рукава, за плечи, за ноги. Въедливые шепотки умоляли задержаться, услышать, проникнуться. Я сбрасывал назойливых прорицателей с себя, пинал их, помогал Лютиэне, к которой липли с куда большей охотой, чем ко мне.