Эльф из Преисподней. Том 3
Шрифт:
Откуда-то пришло знание, что ни Лютиэне, ни Верилии удар не навредит. Удобная настройка «свой — чужой» — я знал кучу артефактов, которые игнорировали дружественных разумных и уничтожали всех подчистую.
Хорошо, что Тхуан обладала сознанием.
На кончике меча появилась жемчужина света. Раздулась до размеров кулака, туловища кочевника. Оторвалась от клинка, воспарила вверх, излучая сияние.
Я смотрел на него. Смотрел, хотя дьяволы вокруг падали в муках и начинали корчиться на песке, прижимая руки к лицу. Смотрел и видел, как в глубине жемчужины
Вспышка. И грохот, от которого заложило уши. И порыв ветра, едва не сбивший с ног. Зажмурившись, я устоял — лишь потому, что сзади поддержала Тхуан, внезапно ставшая материальной.
Мир заволокло белым.
— Ещё не до конца, — прошептала девушка на ухо, — Ты на верном пути, но этого маловато. Я хочу больше. Тебе понадобится больше. Мы убьём всех, да?
Кожу тронуло холодом. Я открыл глаза.
В том направлении, куда улетела звезда, скал больше не существовало. Не было и песка — лишь огромный котлован, в который неспешно стекали близлежащие дюны. От кочевников сохранился разве что сероватый пепел, носившийся в перепуганном воздухе. Жаль. Я был в настроении снять с парочки кожу.
Удар забрал все резервы паразита. И немало вытянул из меня. Я опёрся на Волю Небес, которая не замедлила возмутиться. Но не воплотилась, оставшись бестелесным голосом.
И Дженни, и Верилия пережили божественное проявление. Суккуба была изрядно помята; посетовала, что её сдуло порывом ветра и впечатало в камень. Возможно, постаралась Тхуан — вполне в её духе. Если не убить, то хоть постараться изувечить.
Над исполинской ямой носилась пикси, настойчиво звала Лютиэну. Та не откликалась.
Вообще-то, котлован в планы не сходил. Сестру вполне могло заживо похоронить поднявшейся волной песка. Отчасти успокаивало то, что я не слышу её страданий, но, может быть, она уже мертва.
Неопределённость выводила меня из себя. Какой же из меня демон, если я не сберегу вещь? Даже фальшивую — без разницы. Этого моя гордость не потерпит. И гордость, и…
Опасный ход мыслей прервало покашливание Верилии. Я обернулся к ней.
— Я нашла цепочку следов, которая ведёт от стоянки. То есть… раньше это было следами. Если бы меня не закинуло далеко отсюда, то я бы ни за что не обнаружила их. Ты своими… трюками всё переворошил поблизости.
— Где?!
— Да спокойнее… — начала суккуба, но, увидев выражение моего лица, замялась. Махнула, — Вон там они.
В противоположной стороне от лагеря, откуда готовили нападение камбрионы. Они знали, что я способен уничтожить их одним махом? Перестраховались? Или это трусы, которые сообразили, чем закончится сражение?
Однако иных зацепок не было.
— Мы пойдём за беглецами, — решил я.
Верилия открыла рот… и промолчала. Грустно усмехнулась.
— У тебя вид прям точь-в-точь как был у меня когда-то.
Я вскинул брови.
— Вид разумного, потерявшего того, кто ему близок. Крепко ты её любишь, Атан.
И она развернулась, чтобы собрать наши припасы, размётанные по окрестностям. А я остался стоять истуканом.
Любовь? Это чувство было знакомо мне разве что тем, что обжигало при попытке впитать. Не давалось, а значит, принадлежало к тем чувствам, которые порядочному демону ни к чему. После заражения божественным паразитом я приобрёл способность впитывать и эти неправильные, недостойные эмоции, но редко пользовался возможностью.
Можно ли испытывать то, что противоречит твоей сути? Допустим, я известен своим милосердием, хоть и не впитываю его. В теории это должно бы открывать и иные формы привязанности. Слабости. Ограниченности.
Сознанием концепт любви охватить было легко. Я прожил тысячи лет не просто так. Но чтобы его пережить, требовалось кое-что иное. И я этим кое-чем определённо не обладал.
По умолчанию. Никто из творений Эфирия не знал ни дружбы, ни любви, ни сочувствия. Это было правильно. Уместно. Естественно. Демоны — высшие существа. Им не нужен никто, кроме самих себя. Здоровый эгоизм пронизывал нас от и до, давал играть судьбами смертных, сминать их жизни, как бумажные фигурки.
И вот теперь паршивая копия демона, дьявол, утверждает, что я люблю Лютиэну. Конечно, ничтожным дьяволам доступна и любовь. Почему бы и нет? Они такие же смертные, заточённые в одной материальной клетке.
Но ни боги, ни демоны не имеют привязанностей. Они могут играть в них для развлечения. Также боги могут использовать их как источник своего могущества. Не более.
А Лютиэна — моя вещь. Совершенно логично, что я разозлился, когда её у меня отняли. Распереживался. И устроил подобие Ночи Падающих Звёзд.
А ведь Тхуан пришла не раньше, чем я заметил пропажу Лютиэны. И сильно… расстроился.
Как там выразился Ткач: впущу в себя неизведанное, чтобы заострить кромку?
Заострить кромку — это раскрыть потенциал Воли Небес.
А впустить в себя неизведанное?
Как сильно я навредил себе тем, что влез в шкуру смертного, из которого не получалось выбраться? Да ещё и сотворил живую вещь из материала, к которому смертный что-то испытывал?
Похоже, долго мне ещё расхлёбывать последствия собственной небрежности первых дней. Как бы в итоге не вышло, что я целиком растворюсь в наслоении оболочек.
Спрятав Тхуан в ножны, я выдохнул облачко пара и пошёл к Верилии. Сегодня спать не доведётся ни ей, ни Дженни. Я не успокоюсь, пока не верну пропажу.
Беглецы спешили. Пробовали замести след, однако им приходилось тащить на себе ношу. И эта ноша упиралась, оставляла отчётливую борозду, на скрытие которой у кочевников не было времени. С какого-то момента борозда пропала — видимо, сестру оглушили (вряд ли убили — бросили бы тело). Но к тому времени камбрионы оставили попытки раствориться в пустыне. Может, понадеялись на ночь. Может, рассчитывали на то, что новички затеряются в песках.