Эльфийка. Переполох в Академии
Шрифт:
Когда я вышла из салона, было темно. Горели фонари, беззвучно рассекали небо летучие мыши, по бульвару ходили красиво одетые студенты, а я впервые в жизни поверила в чудеса. То есть, еще не до конца поверила, но если завтра мои волосы действительно будут такими же ровными и гладкими, как сегодня — я поверю. Моя новая бесценная подружка обещала, что будут, но я пока все равно боялась.
Не знаю, что она сделала с моими волосами, но я не могла перестать их трогать — они были гладкими, мягкими, и при этом — совершенно прямыми, у меня, со всей моей магией, так не получалось никогда. Я ловила
Она была желтая. Как утенок, как абрикос, но точно не как эльф. И ее волосы струились водопадом волнистых локонов, заканчиваясь на полу. Я замерла с раскрытым ртом — я не понимала, зачем, и еще больше не понимала, где она взяла на это деньги, даже мои волосы обошлись мне в очень приличную сумму, а уж такое должно было стоить просто баснословно. Мне папа в день отъезда сказал, что дает на руки столько же, сколько дал Асани ее папа, и одинаковую же сумму они отдали Роману, он согласился поработать казначеем и для Асани тоже. И судя по всему, она грохнула вчера на свои волосы почти все деньги, которые ей выдали на еду на полгода.
Асани стояла перед ростовым зеркалом, которого здесь вчера не было, я осмотрела комнату, отметив множество новых вещей — похоже, она прошлась по магазинам.
— Хорошо выглядишь, — неуверенно сказала я, наконец приходя в себя и закрывая дверь. — Деньги на еду хоть остались?
Она посмотрела на меня через зеркало, смерила взглядом мои волосы и ответила:
— Остались. Папа дал мне достаточно, и учел мои особые потребности на красоту. Твой, я так понимаю, не учел?
Я промолчала, осматривая наши кровати, одна была аккуратно заправлена, вторая выглядела так, как будто с нее утром встали, да так и бросили. Я подошла к застеленной, кивнула на нее Асани:
— Это, я так понимаю, моя?
— Да, это вчерашние уборщики застелили, я не трогала. И вещи они распаковали, вон тот шкаф твой. А тумбочки я забрала себе обе, у тебя все равно нет косметики.
Я промолчала о том, что вообще-то, есть, махнула рукой и пошла к своему столу, я его узнала по отсутствию на нем косметики. Там кто-то добрый уже разложил мои краски и тетрадки, я подозревала, что это те самые уборщики, а я даже спасибо не сказала им. Роман, по идее, тоже жил в этой общаге, но я не могла придумать предлог к нему пойти, да и номера комнаты не знала. Но он пришел сам.
Постучал, дождался приглашения, вошел и замер с круглыми глазами. Асани обернулась к нему, обворожительно улыбнулась и сказала:
— Неужели я настолько великолепна, что ты потерял дар речи?
Он смутился, она переливчато рассмеялась своим отрепетированным детским смехом, Роман прочистил горло и сказал:
— Вы обе отлично выглядите. Мы за одеждой идем?
— У меня есть одежда, — тихо сказала я.
— Конечно, идем! — просияла Асани, изобразила детское беспомощное смущение и добавила: — Только у меня нет на нее денег. Тебе же мой папа оставил?
— Оставил, но он дал четкие распоряжения — выдавать тебе определенную сумму раз в неделю, и начать только через неделю.
— В смысле?! — взвизгнула Асани, — ты не дашь мне денег?
— Дам, через неделю, — терпеливо объяснил Роман, мне хотелось его поцеловать.
— Что?!
— Через неделю, в следующую пятницу, подходи — я дам.
— Что?!
— Так ты не идешь за одеждой?
— Как я могу за ней пойти, если у меня нет денег?!
— Ну не идешь, значит не идешь, как хочешь. Юля?
— Я иду, — кивнула я, пытаясь изо всех сил сдерживать восторг от того, что мы пойдем вдвоем.
— Что?!
— Пока, Санек.
— Что?!
Роман открыл дверь и жестом пригласил меня на выход, я взяла сумку и пошла, напоследок помахав рукой красной от возмущения Асани.
Мы вышли на улицу, там все еще было тепло, хотя уже стемнело, я никак не могла к этому привыкнуть. Не было ни малейшего ветерка, в стоячем воздухе накапливались запахи цветов и деревьев, мы входили в них, как в озеро, и выходили, это было похоже на невидимую выставку ароматов.
Роман не взял меня за руку. Я попыталась как бы случайно зацепить его руку кончиками пальцев, но он сделал вид, что не заметил, и я перестала. Мы шли в сторону Бульвара Поэтов, там было ярко и шумно, но на нашей улице пока еще стояла тишина. Я в который раз погладила свои волосы, Роман посмотрел на них, я посмотрела на него:
— Нравится?
Он пожал плечами и ровно ответил:
— Мне и раньше нравилось. Тебе-то самой нравится, или это так, Шурку побесить?
Я нервно фыркнула:
— Шутишь? Нравится ли мне, что какая-то иномирская алхимия за один день решила проблему, с которой я мучаюсь последние два века? Да я в восторге! И Асани здесь ни при чем, я это не для нее делала… Роман?
Я обернулась, поняв, что он остановился и отстал от меня на несколько шагов, вернулась, увидела на его лице шок и осторожно спросила:
— Что-то случилось?
— Два века? — медленно переспросил он, я немного смутилась и улыбнулась:
— Эльфы долго живут, ты не знал?
— Два века?! — он медленно провел по мне взглядом, как будто рассчитывал увидеть что-то такое, что раньше не замечал, я смутилась еще сильнее, перестала улыбаться:
— Ты правда не знал? Ты же говорил, что посмотришь в документах.
— Я посмотрел. Но я думал, там опечатка, и это на самом деле двести второй год, а не ноль второй. Ты серьезно ноль второго года рождения?
Он действительно был в шоке, и смотрел на меня, как на какое-то странное природное явление, а не как на живое создание. Меня папа предупреждал об этом, и не раз говорил, что не нужно заострять внимание на возрасте, тем более, в общении с людьми и другими маложивущими. Потому это и считается некультурным, говорить о возрасте — среди эльфов это намек на недостаточное количество опыта и мудрости, среди людей — указание на старость, слабость и изношенность тела. И сейчас я поняла еще одну причину — вопрос возраста подчеркивает наши расовые различия. Если раньше он смотрел на меня как на человека, просто немного странного, то теперь он действительно видел во мне иномирское создание. Зря я это сказала. Но уже поздно. Хотя, с другой стороны, он бы все равно когда-нибудь узнал, так что чем раньше, тем лучше.