Эльфийский посох
Шрифт:
Оборотень мчался к пещере, огромными скачками перепрыгивая с валуна на валун. Избавиться от сопровождения было делом несложным — достаточно чуть приотстать и уйти в сторону. Куда сложнее было обмануть следивших за отрядом лорда гномов и волков. Но и здесь повезло: Даагон сам дал задание исследовать медвежьи следы, встретившиеся на пути, и гномы ничего не заподозрили, когда двое эльфов отделились от отряда. А перегрызть горла паре отправленных за ними волков — это удовольствие и еда! Та свежая, истекающая теплой кровью плоть, которой так не хватало в пути по горам.
Но
Хорошо, что друиды вовремя нашли отшельника и, благодаря милости великой богини, узнали о пакостной руне. И оборотня уже никто не обвиняет в том, что он не разглядел Корень и долго принюхивался к стражу троп. Да чего уж там, принюхивался бы до сих пор! Кто ж знал, что настоящий наследник лорда, этот будто бы носитель огня Галлеана, пойдет на уловку, достойную коварных детей Бетрезена, — наденет личину?! Каков гаденыш!
Оборотень зарычал от неутолимого желания перегрызть мерзкому эльфу горло. О, как он мечтал об этом, касаясь охотника, когда узнал, кто он! С каким трудом удерживал рвущиеся наружу когти! Но — нельзя. Запрещено строжайше, под страхом уничтожения всего его рода в медвежьем клане оборотней.
Всю эту жгучую неутоленную жажду крови монстр вложил в последний бросок на метнувшегося к нему зверя. Медведь сначала взревел от ярости, а потом взвыл от боли — он был слишком стар, чтобы сопротивляться мощи нежити. Оборотень затащил его внутрь пещеры и рвал молча, сдерживая утробный рык, чтобы тот, раскатившись по горам, не выдал его раньше времени. Первый Корень не должен ничего заподозрить прежде, чем войдет в пещеру. А потом будет поздно, и треклятый беглец не сможет даже вспомнить о последней руне.
Никто не должен стоять на пути великой богини. Оборотень сожрал только сердце зверя и рванул прочь, к отряду лорда. Он оставил следы, и теперь Даагон сам придет в пещеру, а его сын не сможет не почуять гибели отца и явится, чтобы ловушка захлопнулась.
Все складывалось замечательно — так, как должно. Во имя Мортис.
В горах темнеет рано: вершины еще пламенели, а у подошвы горы уже расползался мрак.
Лиэн засветил рогатину на подступах к горной тропе, ведущей в его бывший дом, и ужаснулся: камни были черными, склизкими от жирного праха, лежавшего слоем толщиной с ладонь. Даже снег не желал касаться нечистых останков, оставляя черную язву открытой миру, — как напоминание, что погибшие горцы еще не отомщены.
На протоптанной в черном слое тропе выделялись совсем свежие борозды от кривых когтей оборотня. Лиэн уже знал, что опоздал: недавний предсмертный вой и наступившая тишина сообщили горам еще об одной жертве нежити.
Из пещеры не доносилось ни шороха. К застарелой вони, исходившей от праха и гари, добавился запах свежей крови. У входа и в начале тоннеля, ведущего вглубь, ноги утопали в пепле по щиколотку.
Охотник поднял рогатину повыше. Душа зверя только что отлетела в медовые медвежьи небеса: лужи крови, скопившиеся в рытвинах, не успели свернуться. Значит, с оборотнем охотник разминулся совсем чуть-чуть.
Старый преданный зверь был растерзан в клочья, уцелела только оскаленная голова с выдавленными глазами. Лиэн не понимал смысла этой расправы. Зачем? Чем медведь помешал сейчас, если даже друиды оставили ему жизнь после битвы? Или нежить по-своему поняла слова Старейшего о том, что путь к обновленному Посоху Духа лежит через того, кто в медвежьей шкуре?
Но Лиэн опять задает себе уже несущественные вопросы, а спрашивать надо бы — в чем ловушка? Почему опять никто не нападает?
Тревога нарастала, зов Древа заполнял грудь, как гром заполняет небеса, но рогатина по-прежнему не шевелилась. Видно, и впрямь на нее уже нельзя надеяться тому, кто сам почти нежить.
Охотник прошел глубже в пещеру. Из большого зала с высоким сводом, где обитал медведь, было два ответвления. В первом, неглубоком и чистом, жили Раэрт и его ученик. Сейчас там остался только пепел: деревянная дверь, закрывавшая вход, немногая утварь и книги учителя сгорели. Другое, всегда заложенное камнями, уходило в глубь горы. Когда Лиэн был совсем маленьким, ему казалось, что именно оттуда и ползут в его сны тонкие, как конские волосы, черные змеи, впиваясь по ночам в самое сердце. Тогда он еще не знал, что так звучит зов Древа Смерти.
Сейчас этот вход зиял жадной дырой, и камни вывалились наружу от страшного удара: кто-то приходил из глубины горы. Значит, ловушка там? Но с чего нежить решила, что сын Даагона непременно в нее сунется?
Он прислушался. Тишина давила на уши, и непонятно было: то ли кровь пульсировала в висках, то ли откуда-то доносился глухой размеренный звук, словно кость билась о кость.
Маг Шигерх говорил о незахороненном прахе учителя, но праха тут слишком много. Маг Ринотар упоминал о завещанном посохе. Откуда о них стало известно гномам, если медведь никого не подпускал к пещере?
«Предположим, — размышлял Лиэн, — разговор о наследии Раэрта мог случиться давно, и о нем просто помнили. Но шаман-то должен был видеть труп отшельника. Либо медведь пропустил повелителя волков, либо Шигерх тоже бился здесь. Не мог же он остаться безучастным к бесчинствам нежити на землях Фогфелла. Тогда почему шаман сам не похоронил останки? Жаль, уже не спросишь. Неужели я что-то пропустил?»
Охотник повернулся к выходу, воздев сиявшую тусклым синеватым светом рогатину, и замер.
Да, он в ловушке.
За ним пристально следили мертвые глаза отшельника Раэрта.
Заледеневший труп висел над самым входом, и можно только догадываться о том, какая страшная сила швырнула мага на такую высоту и прибила к камням его же посохом, прошедшим через сердце. Эта же сила сломала руки мага, столько лет прятавшие вырванный у друидов первый корень Древа Смерти. Нежить отомстила Раэрту.
Лиэн отступил к стене так, чтобы не выпускать из виду ни отшельника, ни оставшийся за спиной ход в недра горы. На камнях виднелись многочисленные царапины когтей и сколы — медведь уже пытался достать мертвого хозяина, но каждый раз срывался со стены. Почему зверь не уходил из пещеры? Почему никого не подпускал к ней? Лиэн присмотрелся и понял. В посохе, пронзившем мага, была заключена чудовищная мощь Смерти: его древко было создано из ветви Древа, тонкое черное щупальце притаилось в вязи рун, словно невинная трещинка, едва видимая в тусклом свете.