Элисса
Шрифт:
Я объяснил своим помощникам, что собираюсь делать, и они в ужасе воздели руки к небу. Правда, при известии, что сопровождать меня необязательно, их страхи относительно моей безопасности несколько уменьшились.
Гобо прошептал заклинание против злого рока, который мог встретиться мне на пути, а другой туземец с жаром принялся доказывать, что мой «добрый дух» не допустит, чтобы я стал добычей носорога; с тем оба они и удалились в безопасное место.
Я взял штуцер восьмого калибра, положил в карман дюжину патронов про запас, и пошел в обход. Благополучно добравшись до муравейника, я лег на землю. На какой-то момент ветер стих, но его легкое дуновение коснулось меня и унеслось в сторону носорога. Кстати, меня всегда интересовало, что такое на самом деле запах человека? Это запах его тела или его дыхание? Я точно не знаю и по сей день, что когда-То видел, как охотник, приманивая уток, держал около рта кусочек горящего торфа, и птицы его не чувствовали. Так, может, запах человека — это все-таки его дыхание? Ну да ладно, чем
Бум! Раздался выстрел, носорог страшно взревел и от мощного удара рухнул на землю, как подстреленный кролик. Мне даже показалось, что с ним покончено — но не тут то было! В следующую секунду он опять был на ногах и продолжал с тем же упорством идти на меня, только низко опустив голову. Я решил подпустить его поближе, ярдов на десять, в надежде, что он откроет грудь, но он вовсе и не собирался этого делать. Тогда я рискнул и выстрелил ему в голову из левого ствола. Но, видно, счастье в этот день было не на моей стороне; как назло, пуля попала зверю в рог, срезала его дюймах в трех от основания и отлетела в сторону. Тут дело и вовсе приняло серьезный оборот. Патронов в ружье не оставалось, носорог надвигался быстро, — настолько быстро, что мне оставалось только одно — поскорее убраться с его пути. Я вскочил и со всех ног рванул вправо. В этот момент он подлетел к дававшему мне приют муравейнику, на полном ходу раздавил его и второй раз за день споткнулся и упал. Это дало мне небольшой выигрыш во времени, и я бросился бежать в подветренном направлении — вы бы только видели, как я бежал! Но, к сожалению, моя скромная попытка покинуть поле боя была замечена, и носорог, поднявшись на ноги, пустился вслед, ни один человек в мире не может состязаться в беге с разъяренным носорогом, и я знал, что он скоро меня догонит. Но, имея некоторый опыт в подобных вещах, я, к счастью, не потерял головы и на бегу сумел открыть штуцер, выбросить гильзы и вставить два новых патрона. Для этого мне пришлось немного сбавить темп, и к тому времени, как я защелкнул штуцер, его фырканье и топот раздавались в нескольких шагах у меня за спиной. Я остановился, быстро взвел штуцер и резко повернулся в его сторону. Носорог был уже в шести-семи ярдах от меня, но на этот раз нападал с поднятой головой. Я поднял ружье и выстрелил. Хотя у меня и не было времени, чтобы хорошенько прицелиться, пуля попала ему в грудь дюйма на три ниже первой и пробила легкие. Но и это не остановило его, мне снова оставалось только отскочить в сторону, что я и сделал с удивительной быстротой, а когда он мчался мимо меня, выстрелил ему в бок из другого ствола. Этот выстрел его сразил. Пуля вошла под лопатку и попала прямо в сердце. Он упал на бок, оглушительно взвизгнув, — дюжина свиней не смогла бы устроить такого шума — и тут же издох, а его злобные глазки так и продолжали смотреть на меня.
Тут я хорошенько прочистил нос, подошел к носорогу, сел ему на голову, подумал и решил для себя, что утренняя охота удалась на славу.
Глава III
Первая встреча
Поскольку уже наступил полдень, и дичи я настрелял достаточно, мы торжественно вернулись в лагерь, где я принялся тушить мясо буйвола с овощами. Когда оно было готово, мы поели, и я лег вздремнуть. Но часа в четыре Гобо разбудил меня и сказал, что со мной хочет увидеться вождь одного из краалей Вамбе. Я приказал привести его, и он тут же явился: маленький, сморщенный, болтливый старик, в набедренной повязке и засаленном потертом кароссе из меха горных кроликов.
Я велел ему сесть и, не дав рта раскрыть, принялся ругать его, на чем свет стоит. Как посмел он столь наглым образом потревожить мой покой? Как ему даже в голову пришло нарушить сон такого важного и знатного господина для разговора с таким ничтожеством, как он?
Я говорил так, ибо знал, что это произведет на него впечатление. Ведь как рассуждают дикари: только действительно могущественный человек осмелится разговаривать таким тоном. Сами они, как правило, ужасные задиры, и наглость кажется им признаком силы.
Старик перепугался не на шутку. Отчаянью его нет предела, сердце его разрывается, он вполне сознает меру своей вины, бормотал он. Но ждать было нельзя. До него дошел слух, что в этих краях появился великий охотник, прекрасный белый человек, он даже не мог представить себе, насколько прекрасный, пока не увидел своими глазами (это обо мне-то!), и он пришел просить у меня помощи. Дело в том, что три огромных слона, каких никто еще не встречал, вот уже много лет наводят ужас на их крааль, совсем небольшой поселок, крааль великого вождя Вамбе, где они живут и держат скот. За последние годы слоны нанесли им большой ущерб, а вчера ночью растоптали все маисовое поле, и он боится, что, если слоны придут опять, жители поселка в будущем году погибнут с голоду. Пусть добрый белый охотник придет и убьет слонов. Ему это будет нетрудно, о, совсем нетрудно! Пусть он только спрячется на дереве, поскольку сейчас полнолуние, а когда слоны придут, белый охотник поговорит с ними с помощью ружья, и они упадут мертвыми, и настанет конец мучениям всей деревни.
Конечно, поначалу я тянул время, отнекивался, но сделал вид, будто уступаю, представив свое согласие, как величайшее одолжение, хотя в глубине души был в восторге от предоставившейся мне возможности. Правда, я поставил условие — немедленно послать гонца к Вамбе, чей крааль находился отсюда на расстоянии двух дней пути, и сообщить ему, что я намереваюсь в ближайшие дни прийти и засвидетельствовать свое почтение и попросить официального разрешения на охоту в его землях. Еще я велел передать, что собираюсь преподнести ему хонго, то есть богатые подарки, и надеюсь купить у него немного слоновой кости, которой, как я слышал, у него предостаточно. Старый джентльмен пообещал тут же исполнить все, что я просил, хотя по его поведению мне показалось, что у него были сомнения относительно того, как это сообщение будет принято. Мы свернули лагерь, направились к нему в крааль, и за час до заката оказались на месте. Крааль представлял собой скопление хижин, окруженных весьма непрочной колючей изгородью; их было около десяти. Он располагался в горном ущелье, по которому бежал ручей. Ущелье густо поросло лесом, но возле крааля зарослей не было, и там, на хорошей почве, нанесенной ручьем, расстилалось поле акров в двадцать — двадцать пять. Одна из хижин стояла на краю поля, в ней хранились запасы маиса, а сейчас еще жила старуха, первая жена нашего новоиспеченного приятеля — вождя крааля.
Случилось так, что эта почтенная мадам, не сойдясь со своим супругом во взглядах относительно того, какой властью должна обладать более молодая и более любимая жена, отказалась жить в краале и, дабы продемонстрировать свое недовольство, поселилась среди початков маиса. Как выяснилось впоследствии, наказала она только себя.
Неподалеку от этой хижины рос огромный баньян. С первого взгляда на маисовое поле было ясно, что старый вождь не преувеличил урона, нанесенного еще не созревшему урожаю. Около половины посевов было уничтожено. Слоны-гиганты съели сколько смогли, а остальное втоптали в землю. Я рассмотрел их следы и вернулся в потрясении. Таких следов мне в жизни не доводилось видеть. Они были просто невероятных размеров, особенно следы старого слона, у которого, по словам туземцев, был только один бивень. Каждый отпечаток вполне мог служить хорошей сидячей ванной.
Оценив ситуацию, я принялся готовиться к охоте. Туземцам удалось проследить трех слонов до густых зарослей над ущельем. Мне казалось весьма вероятным, что сегодня ночью они снова придут попастись на остатках зреющего маиса. А поскольку было полнолуние, я, проявив некоторую смекалку, мог бы застрелить одного слона, а если повезет, то и больше. Я даже придумал, как это сделать, не подвергая себя особому риску; должен сказать, что риск несомненно был — уж кому-кому, а мне сила и злобность слонов-самцов были прекрасно известны. Мой план был таков: справа от хижин, если смотреть на ущелье, среди посевов Маиса рос баньян, о котором я уже упоминал. На Него-то я и решил забраться. Если появятся слоны, оттуда мне будет удобно в них стрелять. Я объявил о своем решении вождю крааля, который пришел в восторг. Теперь, заявил он, его народ может спать спокойно, поскольку, если великий белый охотник сверху, как добрый дух, станет охранять мир и покой крааля, им бояться нечего.
Я ответил, что только неблагодарная скотина может думать о сне в то время, как я, не смыкая глаз, забыв об отдыхе, всю ночь должен торчать на дереве, подобно раненому грифу, и стеречь его добро. Тут он снова сник, признав мои слова «резкими, но справедливыми».
Но, как и в прошлый раз, доверие было полностью восстановлено, и в тот вечер все в краале, в том числе и престарелая жертва ревности в своем сарае на краю поля, отправились спать со сладостным чувством безопасности от слонов и прочих животных, рыскающих по ночам.
Начав приготовления к ночной охоте, я добыл у вождя бревно, оказавшееся, кстати, совершенно трухлявым, и укрепил его на двух горизонтально растущих сучьях баньяна футах в двадцати пяти над землей так, чтобы на нем можно было сидеть, свесив ноги и прислонившись к дереву спиной. Потом я вернулся в лагерь и поужинал. Около девяти часов, за полчаса до восхода луны, я позвал Гобо, который, видимо, полагал, что на сегодня прелестей охоты на крупного зверя с него достаточно, и особого рвения не выказывал, не обращая внимания на его недовольство, сунул ему в руки мой штуцер восьмого калибра, сам взял штуцер-экспресс, и мы отправились к дереву. Было очень темно, но мы нашли его без труда, правда, забраться на него оказалось не так просто. Но мы все-таки залезли, уселись на бревне, словно двое мальчишек на слишком высокой скамейке, и стали ждать. Курить я не решался, памятуя о случае с носорогом и опасаясь, что слоны почуют табак, если пойдут в нашем направлении, а это сильно осложнит дело. Поэтому я просто сидел и поражался безмерности тишины.