Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других
Шрифт:
Первый шаг к новому сближению предпринял Версаль. В 1751 году, после переговоров в Генуе граф де Гимон написал письмо Бестужеву: дескать, не будет ли против канцлер, человек заслуженный и достойный, если Россию посетит эмиссар короля, дабы воочию созерцать добродетели государыни, чья столь возвышенная слава облетела весь мир? Вместо ответа канцлер лишний раз преподал урок этим французам, которые проявляют такое предосудительное пренебрежение этикетом. Никто, мол, не запрещал подданному Людовика приехать в Россию при условии, что он честный человек и соблюдает при письменном упоминании установленный порядок титулования «ее величества нашей августейшей государыни и императрицы», каковую формулу просят использовать и самого короля{757}. Подобная пощечина ответа не заслуживала. Однако Людовик сделал новую попытку, сообщив о рождении герцога Бургундского с придачей заверений в дружеских чувствах, которые король питает
Тогда кабинет министров замыслил новые подходы. Он решил сделать ставку на шпионов. Торговец Жан Мишель, рожденный в России от четы французов, еще в 1745 году получил наказ передавать во Францию сведения об экономической и политической ситуации в великой славянской державе. Навестив проездом Париж в 1752 и 1753 годах, он обратился в королевский кабинет министров с донесением, что у русских внезапно снова пробудился интерес к Франции. Этот его демарш не привел к каким-либо официальным шагам, но у самого купца инициативы прибавилось. Его ежегодные поездки на Запад не вызывали подозрений у русских властей, поскольку он считался одним из первых в Петербурге торговцев галантереей. Мишелю покровительствовал сам вице-канцлер Воронцов. Так вот, этот последний имел цель — отстранить от власти Бестужева, всем ненавистного англофила, и добиться сближения своей страны с Францией в экономическом, дипломатическом и политическом плане. Он поручил своему посланцу изучить расстановку сил и мнений в Версале. Вскоре купец стал двойным агентом. Секретарь французского посольства Жан Пьер Терсье обещал Мишелю ежемесячное жалованье в 1500 ливров и подряд на 12 000, если тот согласится заняться коммерческим шпионажем и доставкой бумаг из одной страны в другую.
Купец намеревался вместе с одним своим земляком, Пьером Франсуа Госсенсом, открыть в Петербурге торговую контору — первый шаг к восстановлению дипломатических отношений{758}. Санти, церемониймейстер Елизаветы, съездил в Париж инкогнито, чтобы потереться в деловых кругах, позондировать почву. Вернувшись, он подтвердил впечатления обоих купцов: торговцы, ремесленники и люди искусства горько сожалеют о разрыве между Францией и Россией{759}.
К этим попыткам сближения стали подключаться и другие персонажи, более или менее подозрительные. Шевалье Мейссонье-де-Валькруассан, атташе посольства в Варшаве, получил приказ присмотреться к состоянию русских войск и оценить шансы скорейшего возобновления контактов между Версалем и Петербургом. В Риге он сталкивался с шевалье де Люсси, известным также под именами Чуди и граф де Пютланж. Этот последний, будучи близко знаком с Иваном Шуваловым, выдал его русским властям. Валькруассан был арестован и препровожден в Петербург, где его подвергли допросу с пристрастием. Но он признался лишь во второй части своей миссии и напирал на желание Людовика — по его словам, большого почитателя Елизаветы — незамедлительно возобновить дипломатические сношения{760}. В конце концов он имел беседу с самим Иваном Шуваловым, тот изобразил ему растерянность и печаль, с какими государыня читает французские газеты. Разве она заслуживает таких сарказмов? Она же обязана поддерживать согласие между государствами и помогать британцам и австрийцам, своим союзникам. Валькруассан возразил, что во власти императрицы устранить «недоразумение», возникшее между двумя дворами. А Шувалов заслужит «бессмертную славу», если поспособствует их сближению{761}. Несмотря на эти разговоры, шпиона задержали в России, где он пребывал под бдительным надзором. В качестве ответной меры Люсси, оказавшись во Франции, также был арестован; это позволило начать переговоры об обмене узниками, но резко обострило взаимное чувство обиды{762}.
Между тем принц де Конти, в ту пору состоявший в близкой дружбе с Людовиком XV, лелеял крайне амбициозные планы: он зарился на Курляндское княжество, престол которого опустел еще в 1740 году, и мечтал о польском троне, некогда доставшемся его деду. Польский король Август III, одновременно являвшийся курфюрстом Саксонии под именем Фридриха Августа II, с трудом выносил эту двойную нагрузку, которой он был обязан России. Поскольку его здоровье заметно слабело, между влиятельными панами этой аристократической республики уже заключались пари о том, кто станет его преемником. Сейм раздирали противоборства группировок франкофилов и русофилов. Завладеть Варшавой значило бы укрепить главенство Франции в Европе{763}. Но принц де Копти и на этом замысле не остановился, у него на уме было еще кое-что. Елизавета, официально незамужняя, наверняка будет польщена, если предложить ей брак с Бурбоном! Похоже, он всерьез решился предложить руку сорокалетней прелестнице. Казалось, и короля прельщал этот план, но он опасался испортить отношения с Саксонией. Поэтому содействовать успеху интриги он был готов, но так, чтобы официально не иметь к ней касательства. Таков был секрет короля: он питал склонность к двойной политике, которую вел за спиной посольств и министерств.
Следовало найти нового эмиссара, способного разведать, каковы намерения России в отношении Франции. Вскоре выбор пал на Александра Дугласа Макензи, шотландского эмигранта-якобита, последние пятнадцать лет жившего в Париже. В нем никто не угадает шпиона Версаля. Противников должна сбить с толку национальность посланца, а тот станет коммерсантом, путешествующим по Северу. Указания, им полученные, выглядели чем-то немыслимым: он должен был изучить политику и торговлю страны, проанализировать положение государств, граничащих с обширной империей, исследовать русский двор с его интригами и группировками, присмотреться к послам враждебных держав, сблизиться с влиятельными лицами вроде Воронцова и, наконец, прощупать саму императрицу, выяснить, какие чувства она питает к Людовику. Эти директивы были запрятаны в табакерку с двойным дном. Кукловоды интриги рекомендовали Дугласу писать письма, пользуясь условным языком торговцев мехом: рысь будет означать Бестужева, черно-бурая лисица — английского посла Вильямса, понижение или повышение добычи куньих и собольих шкур — состояние дел, благоприятное для того или другого, а сообщая что-либо насчет русской армии, следовало толковать о мехе серой белки!{764}
Благодаря Мишелю король уже знал, что вице-канцлер готов поддержать перед императрицей идею возобновления дипломатических сношений. Людовик подумывал, не начать ли со «своей сестрой» приватную переписку вдали от нескромных взоров своих министров, особенно Берни, ответственного за дипломатию. В этот королевский секрет были посвящены только государственный министр Руйе, ведавший тайной корреспонденцией короля де Брольи, первый секретарь министерства иностранных дел Терсье и принц де Копти. Дуглас покинул Париж, настроенный действовать решительно: сперва потолковать с Воронцовым, потом сойтись поближе с основными столпами режима, действуя исходя из следующих принципов. Сначала — двинуться на приступ нынешнего фаворита царицы, в данном случае — Ивана Шувалова, известного своей расточительностью, пристрастием к игре и удовольствиям. Стало быть, он казался шотландцу легкой добычей. Дуглас полагал, что, если предоставить ему «некоторую сумму», Шувалов не откажется возбудить у Елизаветы гнев против Великобритании. Следующий, как ему представлялось, хитроумный ход заключался в том, чтобы подкупить Трубецкого, «непримиримого врага канцлера»{765}. Но как за это взяться? Тому, кто путешествует в обличье мелкого дельца, в прихожую государыни доступ заказан. И как он, британец, может, не внушая подозрений, расспрашивать русских, как они относятся к Людовику XV?
На своем долгом пути к Петербургу Дуглас пересек Курляндию, чтобы оценить, каковы шансы принца де Конти получить местный престол; однако его письма, посвященные этой теме, кратки, немногословны, как донесения, составленные по обязанности. В русскую столицу он прибыл в октябре 1755 года и вскоре благодаря Мишелю получил возможность встретиться с Воронцовым. Вице-канцлер показал себя горячим поклонником Франции и дал понять, что Елизавета хотела бы возобновить контакт с Версалем. В отношении других тем он держался осторожнее.
Посол Великобритании почуял врага в беспокойном шотландце, маленькие шпионские маневры Дугласа оказались под угрозой разоблачения, это могло помешать первым робким шагам франко-русского примирения. Воронцов, верный своей привычке сохранять нейтралитет, предоставлял действовать шотландцу, которому втайне желал успеха, но был готов пожертвовать им, если интрига примет опасный оборот. Таким образом, вице-канцлер потребовал, чтобы Дуглас раскрыл свои карты, объявил, что он здесь по приказу Людовика XV, тогда можно будет приступить к настоящему обсуждению ситуации{766}. Шпион короля был не против раскрыть свой секрет, но надо же получить соизволение своего монарха, а этого не сделаешь быстро — на доставку почты из одной столицы в другую уходят недели{767}.
В конце 1755 года Дуглас вернулся во Францию. Едва успел там обосноваться, как получил сообщение из министерства, что идут приготовления к подписанию договора между Лондоном и Петербургом: взамен субсидий Россия предоставит коварному Альбиону 30 000 своих военных! Шпион упустил из виду важнейшую часть своего задания, эти переговоры от его внимания ускользнули. В начале 1756 года кабинет министров узнал, что заключен союз между Великобританией и Пруссией, скрепленный Вестминстерским трактатом, — это было предательство Фридриха, вставшего на сторону извечного врага Франции. У Людовика больше не оставалось выбора, надо было поладить с этими дамами, императрицами Марией Терезией и Елизаветой, при условии, что последняя откажется от союза с британцами.