Елизавета Тюдор
Шрифт:
«Королева фей» стала апогеем поэтической лести Елизавете. Однако сэр Уолтер Рэли, с чьей легкой руки поэма была представлена ей, сумел возвести поэтическую «надстройку» над храмом славы, созданным Спенсером. Рэли написал сонет «На “Королеву фей” Спенсера», изящно польстив в нем и поэту, и коронованному предмету его восторгов. По его мнению, Спенсер превзошел самого Петрарку,
14
Перевод А. Сергеева.
15
Перевод О. Румер.
Мотив счастливого управления «божественной Элизы» с середины 80-х годов перекочевал и на сцену, воплотившись в пьесах Лили, Шекспира, Джонсона. Для всех них, умевших очаровывать и очаровываться собственными фантазиями, королева Елизавета навсегда осталась «счастливым ангелом этой счастливой земли», олицетворением вечного мая и «золотого века» Англии. Вы скажете, они лишь льстили ей? Но когда старая королева Бесс уже покоилась в могиле и лесть была излишней, величайший из елизаветинских поэтов Уильям Шекспир сказал о ней:
…Дева, Самой незапятнанной из лилий она Вернется в землю, и целый мир ее оплачет.Все они были детьми ее века — вдохновенного, героического, блестящего. И если в ее Элизиуме поэзия, литература, театр засверкали всеми цветами радуги, в этом была и ее заслуга. Ибо она была права: радуги не бывает без солнца.
Глава V
СТАРАЯ РЫЖАЯ БЕСС
Я могла бы стерпеть пренебрежительное отношение к себе, но предупреждала: не трогайте мой скипетр!
Как ни старалась Елизавета вырваться из-под власти неумолимого времени, оно брало свое. Не зная, как справиться с ней, жадный Хронос пожирал ее друзей. Один за другим уходили те, кто долгие годы окружал королеву, ее преданные слуги, романтические возлюбленные, верные советники — графы Шрусбери и Уорик, видный дипломат Томас Рэндолф, одна из старейших и любимых камеристок Бланш Перри. В 1588 году она лишилась Лейстера; Уолсингем, пылкий протестант, незаменимый секретарь, глава ее разведки, и преданный Кристофер Хэттон едва преодолели рубеж 90-х годов. Старый лорд Берли все еще был с ней и по-прежнему вникал во все государственные дела, но его старческая слабость, приступы подагры, надолго отрывавшие его от работы, указывали на то, что и он не вечен. Все чаще среди деловых бумаг и официальных донесений у него на столе появлялись рецепты всяческих снадобий, целебных бальзамов и притираний. Понимая, что его век подходит к концу, лорд Уильям позаботился о достойном преемнике, которому можно было бы без страха доверить дела королевства. Он нашел его в лице собственного сына — Роберта Сесила. Это был еще сравнительно молодой человек, неказистый на вид, сутулый, даже горбатый, но унаследовавший лучшие деловые качества своего великого отца. Сесил был умен, проницателен, хитер. Коварен и беспринципен — добавили бы его враги. Однако это не было бы справедливо: он верой и правдой служил королеве Елизавете до конца ее дней, свято следуя завету отца: не пытаться вводить государыню в заблуждение, тем более что это никому никогда не удавалось. Елизавета безоговорочно приняла выбор своего Духа и мысленно уже примеряла к Сесилу должность государственного секретаря.
Но кто же заменит ей остальных покинувших ее друзей? Оставался Рэли, но она охладела к нему, хотя формально и вернула свое расположение. Меланхолия все чаще охватывала ее. И только вид некоего юного и прекрасного лица выводил ее из мрачной задумчивости. То был изящный кареглазый Роберт Девере, граф Эссекс.
Его привел ко двору Роберт Лейстер: мальчик был его пасынком, сыном Летиции Ноллис от ее брака с Уолтером Девере, первым графом Эссексом. Юный Роберт подавал большие надежды; он получил великолепное образование в Тринити-колледже в Кембридже, и его излюбленные предметы — история и философия — совпадали с пристрастиями королевы. Ему легко давалось стихосложение, его латинский, греческий, французский и итальянский были безупречны. В довершение всего юноша был высок, строен, ладно сложен, прекрасно музицировал и танцевал. «Чего ж вам боле? Свет решил, что
Красавец и галантный кавалер, он вовсе не был пустышкой. Молодого человека переполняли героические порывы. Настоящее дитя своего века, истинный елизаветинец, он грезил о подвигах, о славе, о морских путешествиях и, разумеется, о том, чтобы королева-Солнце отметила его доблести своим вниманием. Он застал ее в зените славы, полубогиней и немедленно принес ей оммаж галантной любви, лести и преклонения, включившись в самую увлекательную из придворных игр.
В 1585 году Эссекс отправился вместе с отчимом в Нидерланды завоевывать славу. Там он подружился с Филиппом Сидни. Они вместе геройствовали на поле боя, и здесь Лейстер произвел юного графа в рыцари. Фортуна благоволила к молодому человеку: девятнадцатилетний, он уже слыл славным воином, и отчим доверил ему командовать своей кавалерией. Позднее Эссекс весьма рассудительно писал другу: «Если Вам случится воевать, помните, что лучше сделать больше, чем недостаточно, ведь за первыми шагами молодого человека наблюдают особенно пристально. Хорошую репутацию, завоеванную однажды, легко удержать, а исправить первое неблагоприятное впечатление непросто». Его собственной репутации мог позавидовать любой. Смерть Сидни в 1586 году наложила особый отпечаток на судьбу Эссекса. Умирая, Сидни завещал молодому другу свой меч и просил позаботиться о жене — прелестной Фрэнсис Уолсингем, дочери секретаря Уолсингема. Его гибель в расцвете лет произвела на романтически настроенного Эссекса сильное впечатление: ему казалось, что он принимает эстафету, выпавшую из рук первого рыцаря Англии. Отныне первым становился он.
По возвращении из Нидерландов Елизавета приняла Эссекса более чем милостиво, подолгу беседовала с ним, находя, что юноша не только приятен, но и умен. Постепенно он стал одним из тех немногих избранных, кто накоротке допускался в ее покои. Его друг и помощник Энтони Бэгот с нескрываемым торжеством писал отцу, что королева ни на шаг не отпускает графа от себя, «только с ним вдвоем просиживает по вечерам за картами или какой-нибудь другой игрой, так что к себе он возвращается только под утро, когда начинают петь птицы». Что бы это ни означало на самом деле, в глазах всего двора Эссекс стал ее признанным фаворитом. Лунная богиня, повелительница вечерней зари, пятидесятичетырехлетняя Цинтия избрала себе нового, двадцатилетнего поклонника, как всегда безошибочно угадав в нем лучшего и достойнейшего. Была ли это ее последняя влюбленность? Кто знает. Бесспорно одно: то была ее последняя прекрасная игра в любовь…
Она произвела его в кавалеры ордена Подвязки и в генералы кавалерии. Но если кто-нибудь, и в первую очередь сам юноша, полагал, что ему не придется делить ее расположение с другими, он горько заблуждался. Она по-прежнему играла с поклонниками в кошки-мышки, держа всех в мягких кошачьих лапах, то поощряя, то награждая неожиданными шлепками. Один из елизаветинских царедворцев, Р. Наунтон, как-то проницательно заметил: «Она управляла… при помощи группировок и партий, которые сама же и создавала, поддерживала или ослабляла в зависимости от того, что подсказывал ее рассудок… Она была абсолютной и суверенной хозяйкой своих милостей, и все те, кому она оказывала расположение, были не более чем держатели по ее воле и зависели только от ее прихоти и собственного поведения».
На каждом шагу путь Эссексу преграждал Рэли (иногда буквально: стоя на карауле перед входом в ее личные покои как капитан джентльменов-пенсионеров). Тот, гордый и нетерпеливый, не мог смириться с любым соперником, а с таким, как сэр Уолтер, тем более. Аристократ в нем восставал против «выскочки», который пользовался таким влиянием на королеву и ее бесконечными милостями. Она же со снисходительной улыбкой наблюдала за стычками соперников. Летом 1587 года Эссекс жаловался другу: «С тех пор, как мы с тобою виделись, все очень странно повернулось против меня. Вчера королева пришла… поговорить о Рэли и, кажется, не могла стерпеть ни одного слова, сказанного против него; ухватившись за мое выражение “презрение”, она сказала, что у меня нет никаких оснований презирать его. Эти речи меня так встревожили, что я прямо высказал ей, кем он был прежде и кто — сейчас, и спросил: могу ли я и далее терпеть его соперничество в любви, успокоиться и по-прежнему служить госпоже, которая находится во власти такого человека? Чего я только не наговорил против него в огорчении и возбуждении, и думаю, он вполне мог слышать все самое худшее, что я сказал о нем, стоя под дверью. В конце концов я увидел, что она намерена защищать его и готова поссориться со мной, и сказал ей: мне не будет счастья нигде в другом месте, но я не могу находиться подле нее, когда знаю, что моя страсть отвергнута, а такого испорченного человека, как Рэли, она ценит столь высоко». Эта бурная сцена разыгралась во время летнего путешествия по стране, и, будучи не в силах выносить насмешливо-снисходительного отношения своей «обожаемой королевы», Эссекс среди ночи поднял на ноги сонных слуг, вскочил в седло и умчался вместе со свитой из замка, где расположился двор, обратно в столицу. Она же только посмеивалась и требовала, чтобы ее фавориты «подружились».