Елизавета. В сети интриг
Шрифт:
«О, моя прекрасная Елизавет… Ты словно дивный цветок, расцветший среди грязи и нищеты… Как я понимаю Фридриха, потерявшего голову от любви к тебе – и навсегда распростившегося с надеждой на радость души… Смогу ли я стать для тебя таким другом, которого чаяла ты обрести в нем, – верным и преданным?..»
Размечтавшись, Карл Август едва не выронил книгу. Поймал ее на лету, изумленно уставился на нее и вдруг по-мальчишески фыркнул.
«Однако не слишком ли меня проняло? Я знать не знаю цесаревну и слыхал о ее несравненных достоинствах лишь от дорогого моему сердцу Фридриха. Если бы он тогда в мюнхенском кабачке, утратив столь свойственное ему самообладание, не поведал мне о конфузе, случившемся много лет назад, я бы и сейчас был в неведении… Однако как благороден мой милый друг! Узнав, что я
Карл Август отложил книгу и сладко потянулся, разминая затекшие мышцы.
«Впрочем, неизвестно еще, как встретит меня Елизавета и, самое главное, ее мать, вдовствующая императрица Екатерина… И кто знает, найду ли я и правда в милой девушке те прекрасные черты, о которых с таким восхищением и уважением говорил Фридрих… Ее наружность не может оставить равнодушным никого, но вот душевные качества – это еще вопрос… Да и интриги, с которыми наверняка столкнусь я при дворе… Конечно, в случае удачного исхода дела я увезу Елизавету в Голштинию, ну да ведь никто никогда не забудет, что она – законная наследница царя Петра. Надо думать, мне придется противостоять многим трудностям… Может быть, нужно было отклонить предложение монаршего дома?»
Юноша покрутил головой, словно отгоняя ненужные мысли.
«Да что это со мной сегодня? Видно, русская мрачность и бездорожье нагоняют на меня тоску. Фридрих не колебался бы ни секунды, если бы стоял перед таким выбором. Разве смог бы он отказаться взойти на сияющую вершину? О, Фридриха ждет поистине великое будущее, я уверен в этом!»
Слава, немеркнущая военная слава манила Карла Августа – с самого отрочества, с тех самых пор, как на его глазах вернувшиеся с очередной войны гвардейцы выстраивались во дворе замка, отдавая честь его отцу – их королю и командиру. По сей день в ушах стоял звук выкрикиваемых команд, а стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором возникали гарцующие кони, удалые улыбки, молодцеватая бравада офицеров… Однако принц Голштинский очень хорошо понимал, что мечты – мечтами, а его удел – размеренная неторопливая жизнь, проводимая в размышлениях и научных изысканиях, в довольстве и покое, рядом с доброй любящей супругой. Зачем соваться туда, где заведомо проиграешь, потому как от природы не способен ни к стратегии, ни к тактике, ни к военным будням, ни к коварным интригам… Что же тут поделаешь… Зато он умен, и это несомненно («Хотя и несколько нескромно», – усмехнулся про себя Карл), надежен (по собственному разумению) и поэтичен (что признано многими). «Кстати, и некоторая ирония по отношению к себе самому тоже присутствует, что немаловажно…» Находить себе применение нужно там, где принесешь наибольшую пользу – окружающим, стране, себе наконец…
Да, все так, и так можно рассуждать до бесконечности… Однако временами невесть откуда взявшееся томление и тяга к захватывающим дух приключениям и ужасным опасностям накрывали Карла Августа с головой. Это же так чудесно: быть в глазах прекрасных дам не только благородным кавалером с изысканными манерами, но еще и романтическим героем, окутанным шлейфом таинственности и великих подвигов… Это становилось вечным источником его зависти к Фридриху – зависти не злобной, не черной, лишь легкого чувства некоторой обиды: и я бы так хотел… эх… Фридрих с юности подавал надежды на том поприще, лавровых венков на котором никогда не заслужить ему, Карлу Августу, – походы, сражения, победы, тонкая дипломатическая игра – во всем этом ему не было равных…
«Хм, однако хватит прибедняться… Что до дипломатии, тут, смею надеяться, я и сам не вполне безнадежен, хотя нутру моему противны придворные приемы и пошлости… Путь священнослужителя тоже не усыпан розами, ибо как можно спасать заблудшие души, не касаясь тления и праха? Нужно избегать недостойных и недостойного в жизни своей, однако всегда ли сие возможно? Часто приходится прибегать к хитрости – ради благого дела, за что нужно затем искренне раскаяться и просить прощения у Господа, ведь это сделано было во славу Его…
Если цесаревна Елизавета столь же безупречна душевно, сколь и внешне, наша общая жизнь будет полна прекрасных деяний и постоянных
С такими мыслями и с таким настроением встречал один из своих первых рассветов в бескрайней России Карл Август, принц Голштинский, не ведая о том, чем обернется для него приезд в эту загадочную страну и кем для него станет незнакомка, чей портрет он бережно хранил сейчас в кармане камзола…
Глава 8. Как угодишь тебе, душа?
Петербург поразил его. Сверкающие огнями дворцы, застывшая в холодном великолепии Нева, мелькание слуг в великолепных ливреях и взгляды дам таких прекрасных, каких ему еще не доводилось встречать… Все тяготы пути показались сущей ерундой. Он много слышал о богатстве и беспредельных просторах России, но действительность превзошла все ожидания! Теперь он ждал только хорошего, и надежды и мечты его были так светлы, как, казалось, никогда ранее… Он впитывал как губка все, что происходило вокруг, в бесконечных анфиладах роскошного дворца – от самых незначительных деталей, от мельком оброненных фраз, от мелочности и сплетен до тонкостей быта, обычаев, правил, расстановки сил, – чтобы понять и принять этот новый, непривычный, в чем-то диковатый, но такой удивительный русский уклад, который он, еще не зная его, успел полюбить всем сердцем…
Он шел через весь зал, мимо десятков придворных, прямо к трону, на котором восседала императрица. Она ожидала его, слегка улыбаясь. Ее дочь сидела рядом с ней, в голубом платье с оголенными плечами, белокожая, юная, поразительно красивая, но от волнения Карл не мог толком ее разглядеть. Ее присутствие даже несколько мешало: оно смущало его и сбивало с толку. Стоящий рядом с троном граф Меншиков смотрел на него внимательно, даже пристально, и это тоже бодрости не добавляло. Однако впитанная с молоком матери, годами отшлифованная привычка к самообладанию победила: никто, глядя на него, не сказал бы, что молодой человек испытывает хотя бы тень смущения или неуверенности.
Карл склонился в почтительном поклоне.
– Приветствую вас, дорогой принц, – прозвучал в тишине спокойный голос императрицы Екатерины.
«Однако какая интересная внешность, – равнодушно отметила про себя Елизавета. – Его можно даже назвать красавцем. Конечно, он не чета молодому графу Бутурлину, но что-то в нем определенно привлекает… Может, эта гордость во взгляде? Он словно король всего мира, при этом ведет себя просто и непринужденно…»
Она вполуха слушала приветствия гостя и рассеянно думала, как бы поскорее удрать с великолепного приема, например в Царское Село… или на охоту. Конечно, на охоту веселее, можно, кстати, и этого Карла пригласить… Черт побери, не только можно, а и придется – как-никак, возможный будущий муж… Остается надеяться, что он не такой зануда, как все голштинцы…
«Как же мне надоело это сватовство бесконечное… Я словно товар никому не нужный, который хотели продать подороже, а теперь стараются хоть за бесценок отдать… То французы, то поляки, теперь этот вот… И каждый-то меня оценивает, и каждый свое просчитывает, а я знай свое дело: приседай в книксенах да улыбайся».
Похоже, прием затягивался. Екатерина любезно беседовала с гостем, время от времени ласково взглядывая на дочь, словно приглашая и ее к разговору, но Елизавета, как образцовая юная девица, только взмахивала ресницами, придавая взгляду как можно больше кротости и приветливости, и, как водится, улыбалась со всей возможной скромностью. Матери явно нравился Карл Август, она милостиво кивала, слушая его, надо признать, весьма достойную речь, и, кажется, не собиралась прерывать, по крайней мере в обозримом будущем.