Елизавета. В сети интриг
Шрифт:
Карл или нет, но пора было начинать все сначала. Если ей не суждено стать счастливой, она будет по крайней мере супругой европейского принца. А там будет видно… В конце концов, Карл Август – отличный вариант…
Снег чуть поскрипывал под ее ботфортами. В окне охотничьего домика горел слабый свет. Елизавета медленно прошла к двери и чуть приоткрыла ее.
Карл Август Голштинский стоял перед мольбертом, спиной к двери, и, скрестив руки на груди, задумчиво рассматривал какую-то картину. Кажется, это был женский портрет – с ее места было плохо видно. В руке Карл держал кисть. Он сам пишет картины?
Елизавета неслышно подошла ближе и заглянула
– Что вы делаете, Карл?
Карл слегка склонил голову набок.
– Разве вы не видите, ваше высочество?
– Но это ведь…
– Вы совершенно правы. Это вы, сударыня.
С портрета на Елизавету смотрела молодая женщина в голубом платье с открытыми плечами, с тонкой нитью драгоценностей на шее. Эта женщина была потрясающе красива – но не той дьявольской красотой, которая отличала некоторых придворных дам, слывших искусными обольстительницами. Ее красота была мягкая, нежная, но в глазах крылось нечто глубокое и тайное – словно горел скрытый огонь, словно уже готовы были вырваться наружу скрываемые даже от себя самой чувства и желания. Казалось, женщина, изображенная на портрете, еще и сама не знает силы своей души, глубины своей страстности и чувственности. Взгляд ее притягивал – обволакивая и не отпуская.
– Значит, такой вы меня видите? – спросила Елизавета очень тихо.
– Портрет не передает и сотой доли вашей красоты и обаяния, ваше высочество.
Цесаревна молча рассматривала портрет.
– Простите, если я позволил себе дерзость, ваше высочество. Мое желание изобразить вас вызвано лишь безмерным восхищением и преклонением перед вами, а также стремлением запечатлеть в меру моих скромных сил то, чему Господь позволил мне быть свидетелем.
Елизавета повернула голову и смотрела на него очень внимательно. Легкое удивление сквозило в ее взгляде.
– Благодарю вас, Карл. Очень приятно стать источником вдохновения для такого талантливого человека, как вы. Однако, мне кажется, вы несколько приукрасили действительность. Хотя, признаться, то, что я вижу, мне очень льстит.
– Вы попросту не знаете себе цены, сударыня! – воскликнул Карл.
– В самом деле? – В голосе цесаревны мелькнула откровенная насмешка.
– Ваше высочество, простите мне то, что я сейчас скажу. Возможно, вам это покажется непозволительной дерзостью, но, мне кажется, на правах претендента на вашу руку я имею право это сделать. Ваша красота поразила меня, еще когда я увидел вас в Голштинии, на портрете, переданном для меня посланником. Впервые увидев вас во дворце, я был поражен не менее и, видит бог, безмерно смущен, ибо кроме красоты внешней я почувствовал в вас и красоту душевную, возвышенную. Теперь же, когда узнал вас ближе, я сражен наповал. Мне нет спасения, ваше высочество, – мое сердце, мои чувства, вся моя жизнь в ваших руках. Одно ваше слово – и я стану самым счастливым человеком на свете. Если же на то ваша воля, скажите нет – и я стану несчастнейшим из смертных, однако это не помешает мне и далее любить вас всем своим измученным сердцем.
Елизавета слушала его, пораженная. Карл говорил искренне – в этом не было сомнения.
– Прошло очень мало времени со дня нашего знакомства, ваше высочество, но мне хватило этого времени, чтобы понять: вы единственная женщина, которая нужна мне. Я люблю вас, ваше высочество, и, если сейчас вы отвергнете меня, знайте: даже будучи отделен от вас расстоянием и судьбой, я всегда буду предан и верен вам и вы всегда можете рассчитывать на меня как на лучшего своего друга и защитника.
Елизавета молчала. В голову не приходило ни единой здравой мысли – честно говоря, не только здравой, а ни единой вообще.
Она с
А он молча ждал, глядя ей прямо в глаза. Скрыться от его взгляда было некуда – и, черт побери, что же делать?
– Я не тороплю вас с ответом, сударыня. – Голос его был тихим и ровным, но глаза выдавали сдерживаемую боль. – Вы знаете теперь все о моих чувствах, и любое ваше решение я приму с благодарностью и с любовью.
Еще секунду он смотрел ей в глаза, а потом резко развернулся и вышел.
Елизавета осталась одна.
Бог знает, что с ней случилось, но с того дня она стала все чаще и чаще останавливать на нем взгляд. В любом разговоре искала случая обратиться к нему или сказать что-то так, чтобы он услышал. А он вел себя спокойно и ровно – но где бы она ни была, что бы ни делала, она все время чувствовала на себе его взгляд. Его присутствие ощущалось физически – она всегда знала, что он рядом. Его отношение было приятно и очень трогало, а потом вдруг она поймала себя на том, что думает о нем все чаще и чаще.
Потом он начал ей сниться. Потом она с изумлением поняла, что скучает по нему – все больше и больше. А потом стало совсем нехорошо. Она стала мечтать о нем, причем совершенно не по-девически (ну да это ладно, большое дело!), представляя, как его сильные крепкие руки нежно обвивают ее талию, а она склоняется к нему на грудь… Приходили грезы о тайных поцелуях, романтических побегах и погонях (тут она ругала себя за глупость, вспоминая прошлый опыт, но избавиться от фантазий не могла, как ни старалась). В его присутствии она с трудом сдерживалась, чтобы не краснеть: только усилием воли она заставляла себя обращаться к нему как ни в чем не бывало. Несколько раз он словно невзначай касался ее – то подавая упавшую перчатку, то во время танца… Она вздрагивала – и, кажется, все-таки слегка краснела, потому что его улыбка становилась чуть более нежной, чуть более дерзкой, а глаза… Нет, она даже не могла передать, она не могла даже поверить в то, что в такие мгновения говорили его глаза… Он смотрел на свою – именно на свою! – женщину, и никакая сила не могла бы заставить его вспомнить, что она – Елизавета, дочь Петрова, российская цесаревна, наследница великого престола. Для него она была – и в такие моменты это особенно чувствовалось – просто юной красавицей, манящей, любимой и желанной.
Когда пришло время его отъезда, она уже не представляла себе жизни без него. И это совершенно никуда не годилось. Радовало во всем этом только то, что она без памяти влюбилась не в кого-нибудь, а в своего нареченного жениха.
– Ваше высочество, скоро я вынужден буду уехать – неотложные дела зовут меня домой, в Голштинию. Ее величество и господин Меншиков официально объявили мне, что наш брак – дело решенное. Однако я не могу покинуть Петербург, не получив ответа от вас. Я счастлив, что вы станете моей законной супругой, но не смогу жить спокойно и принять от вас обет, не зная, не тяготит ли вас обязательство, которое вы вынуждены на себя взять.
Она подняла на него огромные глаза, темно горевшие на бледном лице.
– Вы мне очень дороги, Карл.
Его глаза полыхнули.
– Значит ли это…
– Да. – Она смотрела на него не отрываясь и чувствовала, как начинают гореть щеки. – Я люблю вас, Карл, и с радостью стану вашей женой, чтобы разделить судьбу, которая выпадет вам. Я буду счастлива уехать с вами в вашу страну, хотя мне и будет очень тяжело расстаться с матушкой и родным домом. Да что там, я готова пойти за вами на край света, если это потребуется.