Елки-моталки
Шрифт:
– А я что - против разве? Надо так надо.
– Гляди, а то невзначай забудешь про свою силу.
Летнаб ткнул Родиона в плечо. Они помолчали, разглядывая аэродром. Ветер шевелил траву перед ними, перебирал жидкие волосы летнаба, а Родион искоса поглядывал на него, и ему было хорошо оттого, что вот есть у них на отделении такой Платоныч.
– Боковик, - кивнул в сторону летного поля Родион.
– Взлетим, - сказал Гуцких.
– Разговор есть, Платоныч, - проговорил Родион.
– Давай.
– Письмо я получил от одной девахи.
Родион достал из кармана конверт.
– Так!
– оживился летнаб.
– Женишься?
– Да нет. Другое. Девка лесовая, привычная...
– Так-так...
– Агриппина Чередовая. На кордоне живет в Жиганевском районе?
– Это где последний в прошлом году пожар тушили?
– Там. В болото я еще ухнул. Помнишь, рассказывал...
– Помню. Конем тебя там вытащили?
– Вот-вот... Просится.
– Куда?
– К нам.
– Родион вздохнул.
– На работу.
– Пожарником?
– Вот и я тоже думаю. Однако девка огневая. Тушила с нами тогда. Ну, кашеварить будет. А что?
– Да ничего. После войны служили девки на базе. Некоторые даже прыгали. Ничего! Лето, видать, у нас будет...
– К нам не больно люди рвутся, Платоныч, а эта не то чтобы просится, а пишет: "Еду".
– Да пускай едет.
– Спасибо, Платоныч. Я уж глядеть за ней буду.
– А у тебя с ней что-нибудь есть?
– Да как сказать? Пожалуй, что нет ничего... Где же пилот? Ты звонил ему, Платоныч?
Через полчаса они уже летели над тайгой, по-весеннему одетой первородной зеленью. Родион соскучился по высоте, по земле, большой и нетесной, отуманенной далеким горизонтом. Неясная граница тверди с небом была подвижной. Земля вздымалась, росла немыслимой горой, когда самолет заваливал на крыло, а крен в другую сторону убирал ее совсем, топил в пустоте. Было приятно, когда зыбило самолет и он припадал вниз - сердце будто приостанавливалось, мерло, напоминая Родиону, что он наконец летит.
Внизу кое-где серели широкие прогалины - вырубки плохо зарастали. А вот черное пожарище наплыло.
– Помнишь?
– крикнул Гуцких, обернувшись.
– Как же!
– отозвался Родион.
Он этот очаг, правда, не гасил, выбирался в то время с верховьев Уды, но шуму тогда от этого позорища было на всю область. Недотепы-лесорубы жгли сучья и недоглядели, а потушить враз не смогли. Ветра тогда дули перед непогодой. Как не помнить... Лес отдали огню по самую квартальную грань, лесопилка сгорела, стлань на десяток, а то и больше километров, взорвался склад с бензином и соляркой, человек погиб, леспромхозовский тракторист. Жалко парня... И вот подумать - один только человек в общем количестве, а народ без него бедней. Еще дальше подумать - от него бы дети пошли, от них новые люди. Один человек, но какая в народе широкая просека образуется! Чем дальше, тем шире...
Снова пошла живая тайга. Стояла она плотно, во всю силу. (Ах, хороши места! Живые. Зверя, должно быть, в этом буйном разнолесье! И птиц тоже. Зяблик, наверно, вьет уже свою кудрявую песенку, перебивает себя, оттягивает и захлебывается, подымает все выше и выше. Ну и силища в его крохотном горлышке! И дятлы кричат скрипучими своими голосами. Кричат изредка, потому что им некогда - работают. И кукушке по времени пора. Грудной ее голос под небесным сводом полней, круглей и печальней, чем тот, что живет в памяти...)
Вот снова старая гарь, мертвый остров. Должно быть, гниль уже вошла под кору, мягко пробирается в сердцевину. И зверь ушел отсюда, и птица улетела, и даже муравьи не скоро заселят это гиблое место. Лес может и совсем не отрасти. По редине ветер начнет разгоняться, валить раменные сторожевые дерева. И смотря какое место тут, а то вода подступит, заболотит все, и конец лесу на веки вечные.
(Нет, подходящая у меня работенка! Что же тогда делать в родном краю, если не отводить главную здешнюю беду? А юг если взять, угорья, там беда эта и того плоше - после огня по скатам всю землю стащит дождями, и какой уж тогда лес, на камнях-то? Что останется - жуки доточат, в труху пережуют. А если сгорит сухолесье на песках - смоет и сдует все подчистую, где уж там прижиться семени! И не дай бог второй пожар по гари - все перепылит в летучую золу. С веками, конечно, через траву и кустарники лес может подняться снова, да только очень уж долго ждать...)
Пилот повернул к дому, замыкая кольцо облета, а Руцких с Родионом все глядели да глядели на горизонт: не покажется ли тревожный дым. Но нет, в этих лесах первой ценности ничего подозрительного не было. Славно! (А пора, пожалуй, проситься на дело. Вот вернется Бирюзов - надо лететь с ним. Какого дьявола в городе сидеть? Хоть чем-нибудь подмогу.) Родион мысленно благодарил Платоныча за полет, теперь легче ждать будет.
Прошло часа два, как они поднялись. Вот уже показался город и на окраине его "пятачок" родного аэродрома. На базе шумела какая-то команда, - наверно, перебросили ее с другого отделения, где не так горело. Пожарники разбирали парашюты, грузились в горячий, видать, только что прилетевший самолет. Родион завидущими глазами поглядывал на парашютистов, узнавал кое-кого, нетерпеливо ждал, когда Як подрулит поближе к ангару.
– Вот что, Платоныч, - решительно сказал он.
– Бирюзов вернется, я лечу с ним.
– Дудки, Гуляев!
– возразил Гуцких.
– Сам гробанешься и меня подведешь под монастырь.
– Что ты, Платоныч!
– Родион сделал ход конем.
– Прыгать я пока не рискну. На вертолете подкинешь, как дармоеда.
– Это другое дело.
Родион вылез из самолета, подошел к парашютистам. Многие знали Родиона и слышали, что сезон открыл он бедой первого разряда. Ощупывали его, совали в бока кулаками - жив, мол? А на дворе маячили, по-прежнему томились без дела несколько чужаков. Даже не посмотрев на них, Родион поковылял мимо забора на выход.
У калитки сидел светлоглазый парень, что утром выпросил рубль. Он вскочил, будто ждал Родиона, встал поперек дороги, заулыбался неясной, какой-то беглой улыбкой. Ладный парень. Разворот плеч - дай бог, такому только и работать.
– Ра! А ра-зрешите опять же закурить!
– Пожалуйста, - сказал Родион.
– Пра-шу!
– сказал парень, но тут же поправился: - То есть спасибо!.. Ловко вы этого пижона!
Родион не отозвался, смотрел, как у парня мелко дрожат руки.
– А Гришку Колотилина, пьяницу и алкоголика, вы не знаете?