Эллиниум: Пробуждение
Шрифт:
Стойкий трижды повторил своё имя, вонзая в небо копьё, и на лице его заиграла блаженная улыбка. Его отец Силач тут же поднес ему кубок с вином, и воин одним духом осушил его.
– Наконец-то я дожил до этого дня. Горжусь тобой, сын! – сказал могучий старейшина и знатно хватанул Стойкого каменной лапищей по спине.
– Выйди вперед, Ящерка! – вызвал Рубач.
Ящерка выпустил из рук объёмистый и явно потяжелевший заплечный мешок.
– Ты бился достойно, не давая врагу спуска! Противовесом копья ты оглушил и затем пленил вражеского воина. Как скорпион, который пугает врага клешнями
– Жало! – подхватили воины.
– Жало! Жало! Жало! – задорно выкрикнул воин своё новое имя.
– Выйди теперь ты, сын царя, Пескарь! – и Пескарь вступил в круг воинов, стараясь держаться важно. Но улыбка непроизвольно зацвела у него на губах.
– Ты сразил вражеского воина камнем, – начал Рубач. – Ты стоял в фаланге как скала. Ты вонзил копьё в лицо врага. Ты взял в плен царевну Доса! Много имен предлагали тебе воины Грома. Выбери то, что тебе по вкусу!
– Скала! – раздались крики. – Пленитель! Лицеруб!
Пескарь поднял руку, требуя тишины.
– Храбрый Щитолом раньше предложил мне имя. Отныне я – Длиннодум! – воскликнул воин, выхватив меч и устремив его в небо. – Длиннодум! Моё имя – Длиннодум!
15
Ночью ветер принёс с моря дождь и грозу. Гром грохотал, и молнии яростно обрушивались на землю с небес. Воины Города-в-Долине, подхватив свои вещи, попрятались в окружаюших рыночную площадь домах. Перенесли и раненого Щитолома. Он не проснулся, лишь громко стонал во полусне.
Воины восхищённо наблюдали за бьющими в море и землю огненными стрелами, сопровождая каждую короткой формулой – просьбой к Пробудившемуся о милосердии:
– Пощади нас, бог Грома!
С началом грозы вернулась Марина. В глубине души Длиннодум надеялся, что девушка сбежит из города и спрячется, и ему не придётся всерьёз о ней заботиться. Но судьба распорядилась иначе.
Когда рассвело, дождь прекратился, но небо всё ещё было затянуто тучами. Улицы захваченного города были мокры, тут и там образовались грязные лужи.
Вскоре явился гонец от кадмийцев, приглашавший их подняться на борт «Крокодила», который должен был отплывать с первой партией пленников.
Воины первым делом хотели погрузить на корабль Щитолома. Но оказалось, что он был мёртв.
– Пробудившийся приходил ночью, чтобы самолично забрать его на одной из молний, – сказал Стойкий. – Такой чести удостаиваются лишь величайшие герои.
– Айя-а, Щитолом! – говорили соратники погибшего, подходя к нему по очереди. Теперь два тела принесут в Город-в-Долине на щитах воины Грома.
Длиннодум опустился на колени перед мертвым другом, не сдерживая слез. В его смятенной душе боролись гордость за прекрасную смерть доблестного воина и горечь – несмотря на все благоприятные знаки богов, он ощущал, что судьба была несправедлива к Щитолому.
– Ты герой, Щитолом, – тихо сказал он. – Ты был храбр и силен духом. Но тело твое не было достаточно крепким для того, чтобы выстоять в фаланге. Так неужели геройская смерть – это все, чего ты был достоин?
Рубач, стоявший рядом, вмешался в его разговор с ушедшим другом:
– Такова стезя воинов Грома. Иной судьбы желать незачем.
Длиннодум поднялся с колен и, не отирая слёз с лица, внимательно посмотрел в равнодушные глаза старого воеводы. Но ничего не стал возражать. Он вдруг понял, что объяснять что-то стоит лишь тому, кто способен тебя понять.
– Задержи отплытие, воевода, – приказал Длиннодум. – Ненадолго. У меня ещё остались здесь незавершённые дела.
Рубач кивнул:
– Я сделаю это, сын царя.
Длиннодум направился к храму Текущего. Стойкий, подхватив копьё и щит, как обычно, увязался за ним следом. Когда он поднимался по высоким ступеням, мокрый ветер рвал его плащ. Незаметной тенью последовала за своим пленителем и Марина.
– Ты здесь, жрец?! – закричал Длиннодум, вбежав в бронзовые двери храма.
– Это ты, Пескарь, сын царя Города-в-Долине? – Пеликан, казалось, ничуть не удивился его появлению.
– Пескарь умер, – нетерпеливо ответил воин. – Вчера родился Длиннодум, новый воин Грома.
– Значит, Длиннодум, – кивнул жрец. – Что привело тебя в храм Текущего, Милосердного к морякам?
– Вопросы.
– Спрашивай, – кивнул старик.
– Скажи мне, жрец, знаешь ли ты о пророчестве, несущем гибель? Правда ли, что каждые триста девяносто девять вёсен боги, оскорбленные преступлениями людей, очищают от них землю, чтобы населить её новыми безгрешными созданиями?
Жрец кивнул, напустив на себя особенно важный вид:
– Я слышал об этой ереси. Неужели это то, во что верят в Городе-в-Долине?
– Так говорит жрец Храма на Холме, служащий Пробудившемуся, его имя Солодан.
– Ты боишься, что срок гнева скоро настанет? – спросил Пеликан.
– Нет, – твёрдо ответил Длиннодум. – Я боюсь… нет, я не боюсь, я… сам не знаю, что.
– Во-первых, хочу сказать тебе, сын царя, что мы, служители Текущего, не разделяем веры в пророчество о круговороте божественного уничтожения, – солидно начал Пеликан. – Мы считаем, что Текущий, величайший из богов, может в любой момент покарать любого нечестивца, если посчитает нужным, или корабль, или целый город, буде у него явится такое желание. И ему нет нужды ждать сколько бы то ни было вёсен для этого. Во-вторых, если уж вступать в дебри теологических диспутов, не стоит воспринимать число «триста девяносто девять» буквально. Я удивлен, что ваш жрец Солодан не сказал тебе этого. Пророчество о циклической гибели идёт от волхвов и магов Востока, и на языке их мудрости иносказательно означает длинный срок. Например, если спросить волхва, когда океан поглотит горы, он может ответить: «Через триста девяносто девять вёсен», – что значит «одни боги знают, когда, но очень нескоро».
– Значит ли это, что жрецы разных племён верят в разное? – мгновение назад сам Длиннодум не знал, что задаст этот вопрос. – И проповедуют разное? Известна ли вам – жрецам – истина?
– Воля богов, их пророчества и угрозы никогда не звучат для людей явно, – ответил Пеликан. – Мы же, их скромные слуги, пытаемся в меру сил трактовать сии окутанные тайной послания. Жрецы Текущего считают, что это в природе верховного бога – как сам он является вечно изменяющейся сущностью, и никогда не бывает прежним в следующий момент времени, так и воля его, слова его могут течь и изменяться.