Эллиниум: Пробуждение

Беловранин Анджей

Старейшины согласно зашумели, а самые нетерпеливые даже повскакивали со скамьи:

– Ударить! Размажем этих проклятых пиратов!

– Тем более что всё равно первый урожай собран, и теперь до самой осени делать нечего, – честно сказал Силач, улыбнувшись широкой улыбкой.

Когда волнение немного улеглось, неожиданно заговорил Рубач.

– Добрая битва идет на пользу любому племени, – тихо и медленно сказал он. – Молодые воины получат шанс отведать крови врага, а старые разомнут свои кости. Биться же бок о бок с братьями из Кадма – всегда достойное предприятие. Но не забыл ли досточтимый Барам, что наши воины привыкли сокрушать черепа врагов, стоя на твердой земле?

Когда под ногами шатающаяся, скользкая от морских брызг палуба корабля – мало толку от воина, что не умеет, как вы, кадмийцы, пройти по протянутому над бездной канату, ни разу не споткнувшись.

– Многоопытный Рубач знает, что говорит, – поднялся из-за стола еще один посол, моложе Барама, с благородным лицом, но жёстким голосом. Его панцирь, набранный из тысяч бронзовых пластинок, нашитых на сыромятную кожу, был украшен россыпью драгоценных камней и, должно быть, стоил, как целое стадо коз – Пескарь таких ещё не видел. – Я Туруп, средний сын царя Кадма, – с поклоном представился гость Тверду, и тот кивнул, дозволяя послу говорить. – И царь наш Василий хорошо понимает, что сила воинов Города-в-Долине – в том, чтобы биться в тесной фаланге, построившись плечом к плечу, твердо стоя на камнях Матери-Земли, сомкнув твердодревые щиты и выставив пред собой смертеразящие копья. Именно этого и ждет от своих единокровцев Василий! Мы не будем охотиться за пиратами по морям. Мы высадимся на Раадосе, чтобы осадить город дикарей и раз и навсегда уничтожить их в их собственном логове.

– Что скажешь, Рубач? – прищурив один глаз, спросил воеводу Тверд.

– Доброе дело, – кивнул однорукий и замолчал, давая понять, что считает разговор оконченным.

Отец Пескаря рассмеялся, поднимаясь со своего трона, искусно сработанного из большого плоского камня и дерева, украшенного резьбой; трон стоял прямо на площади, но под отдельным небольшим деревянным навесом, который защищал его от дождя и солнца.

– Слушайте решение царя Тверда, люди Города-в-Долине, и вы, послы крепкостенного Кадма! Слушайте и не говорите, что не слышали. Город-в-Долине окажет помощь свои братьям, как всегда делал это! Пятьдесят лучших воинов отправятся в поход. Среди них – старейшины Рубач, Силач и Копьё.

– Храни тебя Пробудившийся, царь! – не удержавшись, воскликнул Копьё. Этот старейшина был высокий и тощий, как палка, да к тому же лучше всех в городе управлялся с копьём, так что его имя подходило ему превосходно. Вот только борода у него почти не росла – лишь несколько волосков свисали с подбородка жидкой паклей.

– Среди воинов будут также четверо мальчиков, которым настало время заслужить свои взрослые имена, – продолжал Тверд. – Пусть получат их в бою, как лучшие из наших предков. Одним из них будешь ты, сын мой, – царь посмотрел в глаза Пескарю, и тот увидел на его лице неожиданное, столь редкое выражение. Смесь любви и гордости за своего наследника. Лучшей похвалы Пескарь не мог ожидать и тоже не сумел сдержать переполнивших его чувств:

– Спасибо, царь! Я буду достоин твоего доверия!

– Благодарю, многомудрый царь Города-в-Долине! – взял слово Барам. – Царь Василий знал, что может рассчитывать на помощь своих братьев, и я рад, что древние узы родства и дружбы остаются нерушимыми. Так обагрим же копья кровью врагов! Вперед, адмийцы!

– Хайи! – воскликнули воины древним боевым кличем потомков Адма.

– Поднимем же кубки за грядущую победу! – провозгласил Тверд начало пира.

3

Когда старейшины с послами выпили по первому кубку, к пиру присоединились воины Города-в-Долине. После трех кубков женщины внесли на площадь два блюда с зажаренными целиком кабанами. А когда мужчины набили животы, посреди площади запылал огромный костер, старейшина Нахват завёл первую боевую песню. Воины сразу принялись подпевать, и вскоре горланили уже кто во что горазд. А потом и заплясали вокруг очага.

В самый разгар пира отец подозвал Пескаря к себе.

– Ты опять сбежал на вершину Холма? – сердито спросил царь. – Мальчишка – заставил ждать и меня, и старейшин, и послов!

– Но я думал, что успею… – попытался возражать Пескарь.

Тверд немедленно разозлился:

– Ах, ты думал! В следующий раз, когда захочешь подумать, сначала постриги бороду.

– Но у меня ещё не растет борода, отец, – удивленно ответил Пескарь.

– И я о том, – солидно выговорил царь, огладив свою ухоженную пышную лопату под подбородком.

Пескарь не удержался и рассмеялся. Тверд улыбнулся в ответ – гнев его прошел.

– Что ты просил у богов, сын? – поинтересовался царь.

– Я ничего не просил, – честно ответил Пескарь. – Просто прощался с Пробудившимся.

– Ты так тесно знаком с ним? Может, я ошибся, и из тебя вышел бы лучший жрец, чем воин?

– О нет, я хочу быть воином! – пылко возразил Пескарь. – Просто мне кажется, что и воинам не зазорно говорить с богами.

Царь усмехнулся:

– И снова дерзкий ответ! Ты всегда любил играть с огнем, Пескарик. Это опасное, но очень полезное качество. Главное – научиться правильно его применять. Надеюсь, оно сослужит тебе добрую службу, и тебе не придется при этом слишком часто обжигаться… Завтрашний день уйдет на сборы. Проверь щит и копьё; укрепи, если потребуется, и почисти доспехи. Еды берёте дня на три. До Кадма два перехода, плюс небольшой запас на всякий случай. Воды по дороге вдоволь, так что пошагаете налегке. Эх, хотел бы и я отправиться с вами! Да староват уже стал, отяжелел.

– Не может быть, отец! – искренне возразил Пескарь. – Ты все ещё силен, как бык.

– Силен, но уже не так, как раньше, – чуть печально улыбнулся отец. – Боюсь, мой следующий поход может стать последним. А возвращаться на щите мне пока рано. Сначала ты должен возмужать и набраться мудрости. А тогда – можно и на покой. Не будь я Тверд, если Ад уже не отвел мне славный чертог в своем поздемном дворце! Ну что же, иди пируй, сын мой! И да пребудет с тобой благословение богов, а мое у тебя есть – в этом можешь быть уверен.

Вокруг костра плясали, сцепившись локтями, добрых два десятка воинов.

– Хайи! Кровавые копья! Хайи! Щиты из дуба! Хайи! Несём смерть! Хайи! Бегите, трусы! Бойтесь воинов Грома!

Пескарю тоже хотелось плясать вместе с ними, но он пока не был воином. Он был мальчиком, еще не получившим взрослого имени. Неподалеку от костра он увидел троих своих сверстников, которым, как и ему самому, предстояло отправиться в первый поход.

Всех троих сын царя считал верными и храбрыми – просто потому, что такими должны быть воины Города-в-Долине. И это знанине никак не противоречило в его голове тому, что у каждого из юношей был свой, отличный от других характер.

Увалень был лучшим другом Пескаря. Полноватый по природе – за что и получил свое детское имя – он был, однако, достаточно подвижен и силен. Увалень раз и навсегда избрал царского сына своим вожаком и не раздумывая подчинялся всем его «приказам». Даже если знал, что следование им грозит наказанием от отца – а Увалень был сыном Силача, поэтому наказания никогда не проходили для него безболезненно. Пескарь был прекрасно осведомлен обо всех этих обстоятельствах, поэтому старался лишний раз не подставлять друга под тяжелую руку могучего старейшины.