Эльмолин
Шрифт:
Гауни никогда еще ничего так сильно не хотел, как научиться летать. Но теперь, после того как сам видел «полет» Гайни, решил не рисковать. Он немного помолчал и отрицательно замотал головой. Минут через пять он сказал: «Скучно». И тут внезапная мысль заставила его радостно подпрыгнуть: «Гайни, иди сюда! Я покажу тебе, как наколдовать сладкую ярмарку! Повторяй за мной!» Он продемонстрировал несколько движений пальцами. Однако выяснилось. что суставы Гайни после падения сильно одеревенели.
«Повторяй!» предложил Гауни Сибилле.
У
И трое детей вприпрыжку побежали на ярмарочную площадь.
Гайни бежал без особого интереса: знал, что сегодня он может быть только зрителем.
Гауни спешил рядом, полный ожиданий.
А Сибилла даже подпрыгивала от гордости. Ее охватило такое сильное возбуждение, почти жар! Она хотела во что бы то ни стало доказать друзьям свою ловкость.
И действительно, на ярмарочной площади она необычайно быстро усвоила основные элементы «колдовства»:
— Откуда берутся деньги?
Из карманов других людей.
— Откуда берется шоколад?
У кондитера с витрины.
— Откуда берутся горячие сосиски?
С тарелки того, кто их только что купил и даже уже успел приправить горчицей.
Сибилла было невероятно горда тем, что все так быстро выучила.
Гауни тоже был горд: он великолепно преподал урок.
Гайни нечем было гордиться, он только завидовал.
Потом они еще немного посидели под ивой на берегу реки. Сибилла чувствовала себя очень усталой, и ей безумно захотелось к себе в комнату, где не было ни денег, ни шоколада, ни сосисок с горчицей.
«Мне пора домой», сказала она мальчикам. Триумф ее был позади, пропала и гордость. Хотелось ей только одного: домой. Она показалась этим зубастым собакам, легко вскарабкалась по стволу ивы на самую верхушку, просто раскинула руки и …мешком свалилась вниз.
Очень просто.
Она лежала в траве, похожая на сорванный цветок.
Гайни и Гауни стояли рядом и смотрели на нее. Десять псов сидели в нескольких метрах и тоже смотрели на нее, надеясь, что она встанет и еще раз вызовет их поработать. (Это говорит о том, что они, прекрасно выполняя свою работу, видели в ней все–таки игру).
Медленно выходила Сибилла из оцепенения. Потом она с трудом поднялась и попыталась снова попасть домой тем же способом. Она упала и на этот раз. И при этом очень больно ушиблась.
«Поднимись по лестнице», предложил ей Гайни, «ты разрешишь ей, Гауни?» При этом он протянул ей глиняную птичку, укатившуюся в траву.
И Сибилла попросила пересохшими губами: «Только один раз, Гауни. Пожалуйста».
Он разрешил.
С большим трудом поднялась она по лестнице со второго этажа на третий и попала на свою кухню.
Мама стояла у плиты. Она видела, как медленно
Отец Сибиллы тоже не сказал ничего. Но это наверное от того, что он в этот час спал. Иначе у него, может быть, и нашлось бы, что сказать.
Сибилла тоже молчала.
Она заковыляла к своим куклам, которых мама вылепила для нее из глины и одела в платья из цветочных листьев. Куклы уже улеглись спать и не засмеялись, когда Сибилла остановилась возле них.
Тогда Сибилла подошла к трем звездам. Несколько лет назад отец достал их из одной спиралевидной туманности и подарил ей. Звездочки сидели на своем шесте, нахохлившись, как встрепанные, пыльные куры.
Последнее утешение — глиняная птичка в руке. Хорошо, что Гайни нашел ее в траве. Хорошо что она не разбилась. И Сибилла задремала, прижимая к себе птичку сухой, горячей рукой. Солнце освещало комнату, на окне жужжали несколько мух. И сон теплым покрывалом опустился на мучительно ноющие ушибы.
Дважды Сибилла упала с дерева. Во второй раз она сильно разбилась. Никто из взрослых этого не видел. И все же…
В поздний послеобеденный час в гости пришел Гайни: «Моя бабушка хочет тебя полечить», шепнул он ей на ухо. «Она видела, как ты вдруг разучилась летать. А почему ты разучилась?» В его голосе звучали и сострадание и любопытство. То, что Сибилла больше не могла летать, лишило ее того высокого пьедестала, на котором она находилась в глазах обоих мальчиков. Теперь она ничем от них не отличалась. Однако в голосе Гайни было сострадание, когда он спросил: «Отчего ты все–таки упала?»
«Я не знаю», ответила Сибилла.
«Моя бабушка говорит, это идет изнутри», зашептал он, чтобы его не услышала мама Сибиллы. «Изнутри, говорит».
Сибилла натянула покрывало до самой шеи: «Я не понимаю, что это значит». Но на самом деле она это очень хорошо понимала. Она знала: то, что поднимает ее в воздух — не внешнее свойство. Это порыв, который рождается из настоящего. Из настоящего страха, настоящей жажды, настоящего желания. Но только это желание должно относиться к тому, что по–настоящему твое: твоя комната, твой дом. И уж никак не к сосискам с чужой тарелки.
Гайни настаивал на своем: «Идем к моей бабушке, она снимет тебе все боли!»
Сибилла с трудом поднялась со своей постели. И они осторожно пошли по ступенькам вниз. По дороге Гайни спугнул штук тридцать кур, которые расположились было до утра на лестничных перилах, а теперь возмущенно разбегались в стороны, хлопая крыльями.
Дети продолжали спускаться дальше, держась за перила. Возле нижних ступенек лежали десять кусачих собак. Они даже не пошевелились, увидев Сибиллу: она же не собиралась входить в дом, она в нем уже находилась.