Элнет
Шрифт:
— Спасибо, доктор, здесь думать нечего: семерка треф, — ответил Зверев и, возвращаясь к карточному столику, сказал жене: — Ольга Павловна, ты уж займись гостями.
Ольга Павловна ласково посмотрела на учителя:
— Говорят, вы, Григорий Петрович, великолепно играете на скрипке? Где вы учились музыке?
— Те, кто считает меня хорошим музыкантом, глубоко заблуждаются, я — самый обыкновенный дилетант. Специально нигде не учился, единственно лишь, как и все семинаристы, посещал в семинарии уроки музыки.
Григорий Петрович и Ольга Павловна
Зоя Ивановна и Василий Александрович сели в стороне.
— Тебе, Зоя Ивановна, необходимо выяснить, правда ли Тамаре пришлось покинуть Петербург из-за участия в студенческом революционном кружке или же у нашего уважаемого Матвея Николаевича просто не хватает средств прилично содержать свою дочь в столице?
— По-моему, последнее более похоже на правду, — сказала Зоя Ивановна.
— Может быть и то и другое. Во всяком случае, она вращалась в студенческом кругу, и нам нужно бы поближе познакомиться с ней. Тебе это сделать удобнее. А этого анархиста, — Василий Александрович кивнул на Григория Петровича, — я сам наставлю на правильный путь. За последнее время он стал совсем иным… Теперь он к нам, марксистам, относится с уважением, хотя мы и русские. А ведь прежде он в каждом русском видел врага: «Вы колонизаторы, вы нас за людей не считаете, вы пьете нашу кровь!» А теперь так не говорит. Но сюда я его еле заманил. Никак не хотел идти. Вон смотри, как мирно беседует с Ольгой Павловной о музыке, а попробуй только сказать что-нибудь неуважительное о марийцах, взорвется, как порох…
Григорий Петрович направился в прихожую за скрипкой, Ольга Павловна повернулась к Василию Александровичу:
— Ваш протеже просто прелесть… Как тонко он чувствует музыку.
— Кто поговорит с мамой о музыке, тот сразу становится прелестью, — усмехнулась Тамара. — Будто на всем свете существует только одна музыка.
— Тамара Матвеевна… Ах, извините, просто Тамара, — поправился Василий Александрович, — Григорий Петрович может говорить не только о музыке, но и о многом другом. Например, он очень хорошо разбирается в модах.
Григорий Петрович вернулся в зал со скрипкой и смычком.
— Что будем играть? — спросила Ольга Павловна.
— Что вам будет угодно, если найдутся ноты, — ответил Григорий Петрович.
— В таком случае начнем с концерта Моцарта. — Ольга Павловна поставила на пюпитр ноты и зажгла свечи на пианино.
Григорий Петрович уверенно взял первую ноту. Он позабыл обо всем на свете, весь отдавшись очарованию и силе гениальной музыки. Ольга Павловна аккомпанировала прекрасно.
Прозвучал последний аккорд, и не успел он затихнуть, как послышались аплодисменты. Григорий Петрович поднял голову: игроки оставили свои карты, оборвали разговор Зоя Ивановна и Василий Александрович, Тамара, широко раскрыв глаза, смотрела на смычок в руке Григория Петровича. Зверев, аплодируя, встал из-за стола:
— Браво! Браво!..
Григорий Петрович не ожидал такого успеха, он смутился и потупился.
— Господа, отложим партию на завтра, — предложил партнерам Зверев. — Посвятим сегодняшний вечер музыке… Ольга Павловна, будьте добры, арию Демона.
Ольга Павловна взяла вступительные аккорды. Матвей Николаевич запел мягким басом:
Не плачь, дитя, не плачь напрасно…
Пение Матвея Николаевича тоже встретило всеобщее одобрение.
— Теперь попросим спеть нам что-нибудь Тамару Матвеевну, — сказал Василий Александрович.
— К сожалению, я не пою.
— Тогда, может быть, вы декламируете?
— Правда, Тамара, прочти что-нибудь, — обратилась к дочери Ольга Павловна. — Я тебе проаккомпанирую.
— Мама, пожалуйста, сыграй что-нибудь в миноре.
Ольга Павловна тронула клавиши. Тамара начала декламировать. У нее оказался приятный грудной альт.
Может быть, это был только радостный сон.
Кто-то светлый открыл мне дорогу мою…
И сказала душа: это он… это он…
Тот, кого я люблю…
На руках у него след оков и цепей…
И в далеком холодном краю
Он страдал за других…
Тамаре никто не аплодировал. Все задумчиво молчали, только Василий Александрович тихо шепнул Кугунеровой:
— А девушка настроена романтично. Об этом нам тоже не надо забывать…
И вдруг среди наступившей тишины все в комнате услышали доносящуюся с улицы сквозь двойные рамы пьяную песню, которая больше походила на дикий рев.
— У этих черемис, видно, нет песен, что они так ужасно воют, — с полувопросом проговорила, поморщившись, Ольга Павловна.
Григорий Петрович переменился в лице, резкие, злые слова готовы были сорваться с его губ. Но он взял себя в руки. Он поднял скрипку к плечу, ударил смычком по струнам.
Григорий Петрович играл мелодию марийской свадебной песни, которую он слышал прошлым летом в Кудашнуре.
Ольга Павловна стала подбирать аккомпанемент, под ее левой рукой клавиши пианино зазвучали, подчеркивая ритм, как удары барабана.
Из всех слушавших одна Зоя Ивановна узнала мелодию марийской песни, остальные подумали, что Григорий Петрович играет какой-то вальс или импровизирует.
Тамара смотрела на Григория Петровича и все более удивлялась себе. Этот деревенский учитель с его скрипкой и этой странной, непонятной мелодией волновал ее и неудержимо влек к себе. В Петербурге у нее были знакомые студенты, молодые чиновники, офицеры, но никто из них не вызывал у нее такого интереса, как Григорий Петрович.
Тамара вышла в соседнюю комнату.