Элнет

Чавайн Сергей Григорьевич

— Не оглядывайся! — прикрикнул конвойный.

Василий Александрович и Егор шли, глядя под ноги, и, видно, о чем-то думали. Может быть, они тоже думают о побеге?.. Но как бежать? Совсем рядом шагают солдаты, сверкают на солнце штыки… Нет, тут не убежишь…

К ночи арестантов довели до Кундыша. Заночевали в кундышском этапном пункте. Здесь уж они могли наговориться досыта.

Курыктюрский и мюшылтюрский мужики все беспокоились о хозяйстве, об оставшихся без них семьях..

— Как там дома справятся? Кто им теперь

полосы засеет? — вздыхали они.

Василий Александрович с Егором говорили о войне, о революции, о предстоящем суде.

— Можно будет считать удачей, если схватим только по три года крепости, — говорил Василий Александрович. — Не будут же нас судить по законам военного времени, как ты думаешь?

— Мне-то вряд ли отвертеться, — ответил Егор. — Я ведь уже судимый, таких-то не очень милуют…

— Хуже всех придется Сакару. Его обвиняют в том, что он пытался убить следователя. Конечно, Сакар просто не сумел сдержаться. Но суд, конечно, постарается придать этому делу политическую окраску, и его будут судить как политического преступника. Судьи уж сумеют повернуть дело так, как это им выгоднее…

— Может быть, удастся устроить Сакару побег? — сказал Егор. — Ему бы только добежать до леса, а в лесу ни один солдат его не поймает…

— Тут убежать — трудное дело… Но, допустим, побег удастся, что он дальше станет делать?

— Как-нибудь проживет в лесу. А суд по законам военного времени, как пить дать, приговорит его к расстрелу. Зря пропадет человек…

— Да, надо бы попробовать, только следует все хорошо обдумать.

— Много раздумывать некогда. Он должен бежать до того, как мы выйдем к портъяльским полям.

Хотя Василий Александрович с Егором вели разговор шепотом, Сакар расслышал его весь, до последнего слова. С этой минуты мысль о побеге не оставляла его больше ни на мгновенье.

Следующую ночь ночевали в селе Большой Шигак. Утром, когда тронулись в путь, начал накрапывать дождь. Потом дождь полил сильнее и возле мюльмарийского холма хлынул как из ведра.

Косые струи били прямо в лицо. Сакар искоса поглядел на шедшего рядом с ним солдата. Солдат чуть поотстал и все отворачивал лицо от дождя.

«Сейчас! — мелькнуло в голове Сакара. — Или спасусь, или пропал!»

Сакар собрал все свои силы и прыгнул в сторону. Миг — и он в лесу. Вслед прогремело несколько выстрелов. Одна пуля просвистела возле самого уха. Сакар бежал сквозь чащу. Три солдата бросились за ним. Но разве догнать им Сакара, который с детства привык пробираться сквозь самую непролазную лесную чащобу.

Сакар с разбега прыгнул в глубокий овраг. Таких оврагов, заросших кустарником, много между мюльмарийским холмом и Элнетом. Солдаты потеряли его из вида. Они выстрелили еще несколько раз наугад, в кусты, и повернули обратно к дороге…

Заперев остальных четырех арестантов в бане лесника и приказав солдатам хорошенько их стеречь, унтер-офицер возвратился в Пимъялы и послал телеграмму в Царевококшайск.

Сакар бежал и бежал, пока не очутился на берегу Элнета. Давно уже отстала погоня, но ему все казалось, что его преследуют. На берегу он остановился, дальше надо перебираться через реку.

— Чего там раздумывать, — сказал Сакар сам себе, — все равно весь вымок, пойду вброд. Здесь вроде бы неглубоко.

Сакар вошел в холодную воду.

Когда он вышел на противоположный берег, то почувствовал, что совсем замерз. Чтобы согреться, он прибавил шагу. И вдруг — какое счастье! — перед ним лесная смолокурка. Над шалашом вьется дымок.

Сакар остановился в нерешительности: войти или нет? Уйдешь в лес в мокрой одежде — застудишься, окоченеешь; зайдешь в шалаш — кто знает, что там за люди, как бы не попасть из огня да в полымя… «Будь что будет!» — решил он и открыл дверь в шалаш.

Навстречу ему из-под нар выскочила маленькая пегая собачонка и зарычала, оскалив зубы. Сидевший на нарах невысокий старик с трубкой во рту испытующим взглядом окинул Сакара, потом прикрикнул на собачонку:

— Шарка, цыц!

Собачонка залезла обратно под нары, и оттуда послышалось ее тихое ворчанье.

Сакар подошел к огню. Старик скинул с себя верхнюю рубашку и дал ее Сакару:

— Одень… А свою одежду сними да высуши…

Старик вышел наружу. Сакар разделся, надел на себя старикову рубаху, свою мокрую одежду развесил на перекладине.

Старик вернулся с охапкой сухих дров. Через минуту в печке заплясало яркое пламя, по шалашу разлилось приятное тепло.

— Тебя бы чайком горячим напоить надо, — сказал старик, — да у меня посуды нет воду вскипятить. Я по грибы шел, а тут меня дождь прихватил… А ты, сынок, откуда идешь?

Сакар растерялся: врать он не привык, сказать же правду незнакомому человеку побоялся.

— Я издалека… В Сундырь ходил… — глядя на свои голые Ноги, тихо ответил Сакар. — Хотел из Кожласолы выйти напрямик к стекольному заводу и заблудился…

Старик внимательно глядел на него, и Сакару стало стыдно. «И зачем я соврал ему? — подумал Сакар. Плохого, по всему видать, он мне не желает, а хорошее уже сделал — рубаху свою отдал. Если сказать ему правду, может быть, он мне сможет помочь? Вон какие у него добрые глаза…»

И Сакар рассказал старику все: и про то, как он ушел из дому, как попал на элнетские луга, как сидел в тюрьме, как убежал.

Ничего не скрыл Сакар, и когда выложил все, на душе у него как будто легче стало.

— Куда же ты теперь пойдешь, сынок? — ласково спросил старик, когда Сакар кончил свой рассказ.

— Домой пойду. Скажи, где дорога на стекольный завод?

— Подсохнет твоя одежонка, выведу тебя на прямую дорогу. Только, думаю, теперь тебе дома жить нельзя… Искать тебя будут…