Элнет
Шрифт:
— Извините, Зинаида Васильевна. Я совсем упустил из виду и не познакомил вас. Это моя жена, прошу любить и жаловать. Ваши советы будут ей очень полезны. Вас, Зинаида Васильевна, многим женам можно поставить в пример.
— Каким вы стали кавалером, Григорий Петрович, даже комплиментам научились!
— Это вовсе не комплименты. Я действительно хочу, чтобы Чачи поучилась у вас, как надо вести хозяйство.
— Что ж, если вы так настаиваете, будь по-вашему. Учиться так учиться, плохому мы не научим.
Зинаида Васильевна,
Григория Петровича порадовало, что Зинаида Васильевна так приветливо встретила Чачи.
— Хвалю, хвалю вашу решительность, — говорила Зинаида Васильевна Григорию Петровичу. — Вы поступили как герой. Мы тут уже слышали про вас…
Слова Зинаиды Васильевны, словно острым железом, больно царапнули Григория Петровича по сердцу.
«Герой!.. — подумал он. — Эх, Зинаида Васильевна, если бы вы только знали, какой ценой мне удалось вызволить Чачи! Если бы вы знали, ради чего я пришел сегодня к вам, то вряд ли вы разговаривали бы со мной так ласково».
— Садитесь отдохните, — продолжала Зинаида Васильевна. — Иван Максимович скоро закончит свое дело, ему осталось осмотреть всего несколько ульев.
— Да нет, не стоит ему из-за меня прерывать работу, я лучше сам пойду к нему на пасеку. Дайте, пожалуйста, сетку.
Зинаида Васильевна дала Григорию Петровичу защитную сетку. Выходя из дома, Григорий Петрович в дверях обернулся. Зинаида Васильевна уже что-то говорила Чачи.
— Ступайте, ступайте, — улыбнулась Зинаида Васильевна. — У нас тут свои, женские, секреты. Мужчинам их не следует знать.
Когда Григорий Петрович вышел из дома, Зинаида Васильевна спросила Чачи:
— Ты, наверное, очень перепугалась, когда пришли урядник и стражники?
— Думала, умру от страха, — вздохнула Чачи.
Зинаида Васильевна с сочувствием погладила ее по плечу.
— Ну, ничего, теперь все позади. Ты лучше думай о будущем. Тебе будет хорошо, Григорий Петрович очень славный человек.
Зашумел самовар. Зинаида Васильевна стала собирать на стол. Чачи приглядывалась, стараясь запомнить, что делает Зинаида Васильевна, как расставляет посуду.
Вскоре в дом возвратились Иван Максимович и Григорий Петрович.
— Вот возьми, Зина, вырежь соты, — сказал Иван Максимович, подавая жене раму.
— А ты пока сходи переоденься, у тебя и руки, и лицо, и одежда — все грязное.
— Ну, уж извините, Зинаида Васильевна, это не грязь, а самый великолепный мед, — улыбнувшись, возразил Иван Максимович. — Но, впрочем, я не имею ничего против того, чтобы умыться и переодеться.
Иван Максимович вышел в другую комнату. Зинаида Васильевна повернулась к Григорию. Петровичу:
— Григорий Петрович, вам сколько лет?
— На спас будет двадцать.
— Значит, вам еще только предстоит призываться…
— Да, еще только предстоит… Вы этим хотите сказать, что я слишком молод, чтобы жениться?
— Нет, я имела в виду совсем не это. Меня беспокоит… Вы читали последние газеты?
— Конечно, стыдно, но вынужден признаться: в эти дни я газет даже в руки не брал…
Зинаида Васильевна протянула Григорию Петровичу газету.
Ему сразу же бросился в глаза крупный заголовок на первой странице: «Австрийский ультиматум Сербии».
Зинаида — Васильевна показывала Чачи свое хозяйство. Переодевшись, вернулся Иван Максимович.
— Теперь можно и за руку поздороваться, — подал он руку Чачи. — Как поживаете?
— Спасибо, ничего…
— Прошу за стол! — позвала Зинаида Васильевна.
— Что же это такое? Неужели Австрия начнет против Сербии войну? — сказал Григорий Петрович, складывая газету. — Австрия ставит Сербии явно провокационные условия.
— По-моему, в эту войну будет втянута вся Европа, — задумчиво ответил Иван Максимович.
— Неужели и Россия будет воевать?
— По всей видимости. Россия обязана будет выступить против Австро-Венгрии, Австрию поддержит Германия, Россию — Франция и Англия…
— Какой же страшной будет эта война!
— Крови прольется немало…
— И марийцев заставят воевать, неизвестно за что и за кого…
— Война не нужна, никому: ни русским, ни другому какому народу…
— Ну, уж русских нельзя сравнивать с марийцами: для них Россия — родина, для нас — угнетатель.
— В Российской империи хорошо только богачам, какой бы национальности они ни были, а трудящемуся человеку, русскому или марийцу, жить одинаково плохо.
— Ну, хватит, хватит, — перебила мужа Зинаида Васильевна, — Хватит спорить, войны-то нет…
— Пока еще нет войны, но она может разразиться в любую минуту, — сказал Иван Максимович.
— Иван Максимович, как вы думаете, если начнется война, то нарекая власть удержится?
— Скорее всего, русские войска будут биты так же, как и в японскую войну. Безусловно, эта война окончится революцией. Уже сейчас бастуют петербургские рабочие, того и гляди, по всей России начнутся крестьянские волнения. Марийский народ тоже начинает освобождаться от векового страха, и у него кончается терпение. События на элнетских лугах показывают, что марийский мужик стал способен на протест.
— Только, этот протест дорого обошелся мужикам: один убит, пятеро арестованы. Причем один арестован совершенно ни за что, в бунте он не принимал никакого участия. Тем не менее его до сих пор не освободили и не собираются освобождать.
— Если уж попадешь в руки жандармов, то оттуда вырваться нелегко… У нас тут ходили слухи, что и тебя арестовали.
— Был обыск, но ничего не нашли.
Григорий Петрович встал из-за стола и несколько раз прошелся по комнате.
— Да что вы все об обысках, о жандармах, о революции! Неужели нельзя поговорить ни о чем другом? — воскликнула Зинаида Васильевна.