Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
– Вы пессимист?
– Иногда даже малейшие изменения имеют огромное значение, – сказал Лобковиц. – Уверяю вас, граф Улрик, я самый настоящий пессимист. Разве такие, как я, не бросают вызов самой основе существования мультивселенной?
– Какой это?
– Некоторые считают, что единственная сила, определяющая существование, – это человеческая фантазия.
– Вы хотите сказать, что мы сами создаем себя?
– В мультивселенной есть и более странные парадоксы. Без парадоксов не существует жизни.
– Вы не верите в Бога, сударь?
Лобковиц обернулся и посмотрел на меня. Лицо его приобрело странное, шутливое выражение.
– Мне редко задают этот вопрос. Я верю, что если Бог и существует, то он одарил нас силой творить, а затем просто оставил. Если бы мы не существовали, ему пришлось бы нас создать. И хотя он не судит и не строит планов, он дал нам Равновесие или, если вам так больше нравится, идею Равновесия. Я служу Равновесию – и в этом смысле, вероятно, служу Богу.
Разумеется, я смутился. Я не хотел совать нос в религиозные убеждения других людей. Меня воспитали в лютеранской вере, но время от времени у меня возникали определенные вопросы и сомнения. Князь же исповедовал религию торжествующей умеренности с ясными целями, правила которой легко усваивались. Равновесие предлагало творчество и справедливость, гармоничное сочетание всех человеческих качеств.
Однако назойливый ветер, вновь принявшийся кусать непокрытые участки наших тел, гармония не заботила. Он хлестал нас ледяным дождем и мокрым снегом, ослеплял и пробирал до костей, но мы продолжали двигаться вперед по горной тропе. Она петляла среди громадных скал, проходила по узким гребням, по обеим сторонам которых зияли глубокие – в тысячу футов, а то и больше – пропасти.
Казалось, ветер нападает, когда мы беззащитней всего.
На некоторых склонах, высоко над нами, уже лежал снег. Я встревожился. Если пойдет сильный снегопад, нам конец. Лобковиц делал все, чтобы ободрить меня, но, похоже, и сам не слишком верил в удачу. Он пожал плечами:
– Нужно надеяться. «Надежда светит впереди, остался ужас позади, о ком я думаю, скажи мне».
Кажется, он снова цитировал кого-то из английских поэтов. Но лишь после этой его цитаты я понял, что все это время мы с ним общались по-немецки.
Откуда-то издалека раздалось тихое карканье.
Лобковиц тут же встрепенулся.
Мы обогнули огромную гранитную плиту и оглядели каскад горных вершин, что спускался к замерзшему озеру. Я, должно быть, ахнул. Помню лишь, как пар вырывался изо рта, и слышно было, как колотится сердце. Неужели это темница Уны?
Посредине озера я заметил остров. На нем возвышалось что-то вроде гигантской ступенчатой металлической пирамиды, она сверкала, отражая свет.
От берега к острову вела тропа, прямая и широкая; она сияла, как серебристая полоса, проложенная по льду. Что это? Какой-то монумент? Но он ведь слишком велик.
Ветер бросил горсть острых льдинок мне в глаза. Когда я наконец снова открыл их, озеро и окружающие горы скрылись в тумане.
Лицо Лобковица светилось от радости.
– Вы это видели, граф Утрик? Вы видели великую крепость? Город древа!
– Я видел зиккурат. Из чистого золота. Чей он? Майяский?
– Так далеко на севере? – засмеялся он. – Нет, насколько мне известно, тут обитают только пакваджи. То, что вы видели, – великий общинный дом какатанава, по примеру которого строили десятки культур. Граф Улрик, возблагодарите своего Бога. Мы прошли сквозь время, по дюжине извилистых тропинок в разных измерениях. Шансы были невелики. Но благодаря опыту и удаче у нас получилось. Мы нашли дорогу, что привела нас в нужное место. И теперь должны надеяться, что она приведет нас и в нужное время.
Лобковиц с широкой улыбкой поднял голову, с неба спустилась большая птица и уселась к нему на вытянутую руку. Ворон-альбинос. Я разглядывал его с огромным любопытством.
Ворон явно был сам себе хозяин. Он расхаживал по руке Лобковица, затем уселся у него на плече и взглянул на меня глазом-бусиной.
Судя по тому, как вел себя Лобковиц, я понял, что он даже не надеялся на успех. Я засмеялся, глядя на него. Сказал, что не слишком доволен своей судьбой. Он признал, что с самого начала считал, что нам выпали не лучшие карты в этой игре.
– Но мы все равно ими сыграли, в этом и секрет, не так ли? В этом вся и разница, дорогой граф!
Он ласково гладил горделивую птицу, что-то бормотал ей, видимо, приветствовал потерянного любимца. Я начал подозревать, что он немного спятил, поскольку не верил в то, что путешествие пройдет удачно. Он разрывался между желанием пообщаться с птицей и бросить еще один взгляд на золотой город-пирамиду. И я понимал его чувства. Потому что и сам разрывался: с одной стороны, меня завораживало это пополнение нашего отряда, с другой, мне хотелось пронзить взглядом клубящиеся облака и бросить еще хотя бы взгляд на крепость, но туман стоял такой плотный, что можно было увидеть лишь на несколько шагов вперед.
Стемнело еще до того, как мы решили остановиться на небольшой лужайке. Для укрытия мы натянули большой плащ над крепкими кустами, прочно укоренившимися в камне, и, к счастью, смогли разжечь небольшой костерок. Получилось довольно уютно, лучше, чем за все последнее время. Даже ручной ворон Лобковица примостился на верхушке куста с видимым удовольствием. Разумеется, я хотел, чтобы Лобковиц рассказал мне что-то новое, то, что он теперь мог открыть. Что угодно, лишь бы оно не повлияло на нашу тропу времени.
Он извинился, сказав, что нового очень мало. Идти нам осталось недалеко. Он хмуро взглянул на птицу, словно надеялся, что она даст дельный совет, но ворон уже уснул на насесте.
Лобковиц отчего-то осторожничал, вероятно, мы слишком близко подошли к цели, чтобы рисковать. Он сделал пару затяжек из глиняной трубки, чтобы успокоить нервы, и с удовольствием любовался темнеющими красновато-синими в сумерках горами, расчистившимся небом и сверкающими на нем колючими звездами.
– Однажды я путешествовал по мирам, которые почти полностью отражали мои настроения, – сказал он. – Этакий мрачный, почти хитклиффский [8] экстаз.
8
Имеется в виду герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал». Фамилия стала нарицательной в значении «темный», «угрюмый» и даже «агрессивный». – Прим. пер.