Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
И кто – или что – издало трубный глас, который я услышал раньше?
Инстинкт вновь одержал победу над волей, и я не раздумывая бросился к тропе, умоляя Уну остановиться, подождать. Но она не слышала меня из-за ужасного воя торнадо. Она шла очень странно, неестественно медленно.
Может, она все-таки в трансе?
Высокий индеец, кажется, узнал меня. И попытался остановить, подняв руку.
– Только она одна может пройти по Сияющей тропе по льду. Когда она пройдет, тогда и мы сможем. Но она идет навстречу Ветрам мира. Ветра совершенно обезумели. Она идет против Владыки Шоашуана.
Я тоже что-то прокричал ему, но воздушные потоки сорвали слова с губ и унесли.
Неожиданный порыв холодного ветра ударил мне в лицо и на мгновение ослепил.
Когда же я смог снова открыть глаза, Уна исчезла. Я почувствовал, что кто-то подбирается ко мне со спины.
Индеец взобрался на спину мамонта. Позади него в сторону берега шагала группа воинов; они выглядели так, словно сошли с подмостков спектакля «Гибель богов». Не считая того, что не все из них являлись скандинавами, передо мной стояла банда самых отвратительных, грубых викингов из всех, что я когда-либо видел. Я мгновенно схватился за меч.
Их вождь шагнул вперед. На нем был серебристый зеркальный шлем. Я уже видел его раньше, и я узнал этого человека. И в глубине моей души, хотя и вместе со страхом, зрело удовлетворение от сознания собственной правоты. Интуиция меня не подвела: Гейнор Проклятый снова вернулся.
Если бы я не узнал его по шлему, то все равно понял бы, кто это, по утробному издевательскому смеху.
– Ну-ну, кузен. Вижу, наш друг услышал звуки моего рога. Кажется, он доставил тебе хлопот. – Он поднял изогнутый бычий рог, покрытый узорчатой медью и бронзой, который висел у него на поясе. – Я протрубил уже во второй раз. А когда сделаю это в третий, всему придет конец.
И в этот миг он выхватил свой клинок. Он был черный. Он выл.
Меня охватило отчаяние. Я должен помочь жене. Но если я сделаю это, то Гейнор и его банда головорезов нападут на меня сзади.
Не раздумывая, я выхватил меч из ножен, словно Равенбранд овладел моей душой, сознанием и здравым смыслом.
Я начал наступать на викингов в доспехах.
Вновь раздался тонкий, сладкий напев костяной флейты. Эхо симфонией обволакивало окружающие пики. Гейнор выругался и с ненавистью обернулся на индейца – тот сидел по-турецки на холке мамонта и, закрыв глаза, играл на флейте.
Что-то происходило с мечом Гейнора. Он задрожал в руке хозяина, начал извиваться. Гейнор кричал на него. Схватил обеими руками, пытался овладеть им, но не мог. Неужели я прав? Неужели флейта в самом деле способна контролировать меч?
А затем мой собственный меч буквально потащил меня к тропе, по которой ушла жена. Позади меня раздавались крики Гейнора и его парней. Я молился, чтобы индеец отвлек их. Мне нужно помочь моей дорогой жене, моей любимой, единственной, кто придает мне душевное равновесие.
– Уна!
Голос мой унесло насмешливым ветром. Каждый раз, как я пытался позвать ее, ветер крал все звуки. Я ощущал лишь вибрацию меча, который каким-то образом звучал в унисон с ураганом. Неужели у меня в руках меч-предатель? Может быть, клинок хранит верность завывающему черному вихрю, в чьей глубине я теперь мог разглядеть злорадное лицо – оно предвкушало, что сделает с одинокой женщиной, которая все еще шагала к нему, со стрелой на натянутой тетиве, решительно, словно собиралась подстрелить оленя.
Черный туман начал разливаться вокруг смерча. Длинные щупальца потянулись к Уне, окружили ее, она перепрыгивала их, словно девочка, играющая в классики, и продолжала целиться.
А затем она выпустила стрелу.
Гигантская перевернутая пирамида из воздуха и пыли закричала. Внутри нее раздалось нечто вроде смеха, и от этого звука у меня в животе все свернулось узлом. Я побежал быстрее, пока не оказался на тропе, которая двигалась под ногами, словно ртуть. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сохранить равновесие и понять, что не обязательно утопать в этой субстанции. Прилагая усилия, я мог идти по ней. А если еще чуть-чуть постараться, то и бежать.
И я побежал, когда Уна выпустила вторую стрелу, а затем и третью в течение нескольких секунд. Три стрелы образовали углы треугольника на лице вихря. Он разъярился, начал брызгать пеной, пытаясь избавиться от стрел. В глазах его светился разум, но, казалось, он совершенно потерял над собой контроль. Владыка Шоашуан продолжал ухмыляться и хохотать, щупальца его сворачивались, становились все более упругими, когда он тащил мою жену в свое чрево.
Флейта прозвучала в третий раз.
Уну резко выбросило из тела смерча. Вероятно, стрелы вместе с флейтой сотворили чудо. Она отлетела на Сияющую тропу, рухнув крошечной кучкой костей, прикрытой ярко-белыми одеждами из буйволиной шкуры, и осталась лежать на мерцающей серебром полосе.
Я прокричал ее имя, пробежав мимо: у меня не было времени, чтобы понять, жива ли она, – я решил отомстить этой твари и помешать ей снова наброситься на мою жену.
Меня поглотил рвущий уши крик, легкие наполнил смрадный запах, и я предстал перед мерзейшей харей – она ухмылялась мне из глубины урагана. Тварь облизнула темно-синие губы, открыла желтую пасть и высунула язык, готовясь сожрать меня.
Но мой Равенбранд разрубил зеленовато-коричневый язык на две части, взвизнув от радости, словно гончая на охоте. Еще одно движение клинка – и язык четвертован. В жутком взгляде вновь вспыхнуло понимание, словно смерч осознал, что имеет дело не с простым смертным, а с полубогом – ибо, когда меч прикипал к моей плоти, я не мог уже быть никем другим. Лишь смертным, получившим силы богов и уничтожающим их.
И не меньше.
Я захохотал, глядя в его округлившиеся глаза. Ухмыльнулся, изображая его окровавленный рот, пока он заглотил свой разрезанный язык и пытался придать ему новую форму. И пока он тратил силы на восстановление, я ударил снова, на этот раз прямо в горящий глаз, разрубая тонкий сосуд, бегущий по зрачку. Чудовище стонало и бранилось от боли и гнева. Стрелы Уны ослабили его.
Я ударил по дымчатым щупальцам, словно они были плотью и меч мог разрубить их. Но Владыка Шоашуан непрерывно восстанавливался и преображался, все время принимая внутри перевернутого конуса новые формы, словно пытался найти лучший способ меня уничтожить.