Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
Элрик пробормотал:
– Сперва Десять, затем – перейдем к леди М.
Он рифмовал. И дышал в определенном ритме, чего я раньше не замечал. Его движения стали плавными и воздушными. Он едва осознавал наше с Уной присутствие. Глаза отстраненно блестели.
Я нахмурился и двинулся было коснуться его плеча и спросить, все ли в порядке. Но Уна поднесла палец к губам и знаками попросила отойти. Она смотрела на отца с надеждой, когда же повернулась ко мне, глаза ее светились гордостью, словно она хотела сказать: «Просто ждите, что будет. Мой отец – гений».
Я знал Элрика так близко, как ни одно другое существо, знал всю его подноготную, разделял его душу. Относился к нему с огромным уважением и симпатией. Но только сейчас до меня дошло, что он, возможно, и в самом деле гений.
Он предупреждал нас, чтобы говорили очень тихо или, лучше всего, хранили молчание. У Десяти сыновей весьма острый слух.
Неожиданно он зашевелился, поднялся на ближайший валун и пробормотал, вероятно, в ответ на мой незаданный вопрос:
– Отец-старик. Отцу-старику нужна свежая кровь.
На мгновение он исчез. Я услышал мелодичный звук. Тихий, но угрожающий.
Затем увидел, что он уже внизу и осторожно движется в сторону лагеря Гейнора. Вынутый из ножен Равенбранд он держал в правой руке.
Время шло. Лагерь спал. Я нес дозор, ожидая возвращения Элрика. Уна прилегла, свернулась калачиком и попросила, чтобы я разбудил ее, если вдруг уснет.
Через некоторое время я услышал внизу какой-то шум и разглядел знакомые очертания. Элрик что-то тащил за собой. Нечто такое, что пыхтело и стонало, ударяясь о камни.
В следующий миг я увидел его с другой стороны, но все еще внизу. Там, где валуны образовали маленький естественный амфитеатр, Элрик сбросил свою добычу и пнул, чтобы она не дергалась. А затем я увидел его лицо. С остекленевшими, сияющими рубинами глаз. Они вглядывались в мир, который я себе даже представить не мог. Они смотрели прямо в Ад. Губы его шевелились, меч описывал в воздухе сложнейшие фигуры, тело начало исполнять призрачный ритуальный танец.
Уна проснулась и, лежа рядом со мной, наблюдала, как Элрик режет ткань, в которую была замотана жертва. Я узнал обезумевшего от ужаса человека. Нацист, который с самого начала пришел сюда с Гейнором. Он скалился, как попавший в капкан пес, но в глазах плескался ужас; его била крупная дрожь, и он не мог ее сдержать. Нацист попытался ударить Элрика. Равенбранд тут же лизнул его, и тот отдернул окровавленную руку. На лице вдруг появилась тонкая кровавая линия. И еще одна. Рваная рубаха свалилась с плеч, явив еще одну линию, от шеи до пупка. Нацист скулил, пытаясь найти выход, союзников, Бога. Да хоть что-нибудь! Меч пробовал его на вкус. Смаковал. Слизывал капли крови. И пока он играл с хнычущим беднягой, Элрик начал напевать какую-то навязчивую мелодию. Она то становилась громче, то затихала. Я не представлял, что горло смертного вообще способно на подобные звуки. Темп нарастал, и вместе с ним нацист умирал, куски плоти отваливались от него прямо на глазах.
Меч продолжал свое тонкое, ужасное дело.
Уна подалась вперед, зачарованная зрелищем. Тут она была истинной дочерью своего отца. Так кошка смотрит на мышь. Я же много раз отворачивался. Не мог вынести его голоса, что звучал то громче, то тише, пел с возрастающим напором. Не мог вынести вида самого Элрика, того, как его бешеные алые глаза устремлены вверх, во тьму, и как его открытый рот издает нечто среднее между воплем и песней, и как сияет его кожа, и как великий Черный рунный меч кромсает человека на его же глазах.
Элрик достиг невероятного мастерства в этом отвратительном искусстве – нацист все еще находился в сознании. На нем остались лишь черные эсэсовские ботинки. Он рухнул на колени перед моим двойником. Слезы смешались с кровью, когда клинок Элрика вынул глазные яблоки из черепа и они повисли на его щеках на нескольких мышечных нитях. Нацист умолял или пощадить его, или убить, но песня Элрика заглушала его жуткие крики, за что я был благодарен.
Меч и боец действовали в унисон – два разума, слившиеся в нечестивом союзе. Никогда раньше я не ожидал такого от моего Равенбранда. Использовав клинок, Элрик, по видимости, пробудил зло в самой стали. Алые руны пробегали по лезвию вверх и вниз, пульсируя, словно вены.
Казалось, меч наслаждается, нанося незаметные, но отвратительные раны, рассекая окровавленную плоть нациста. Несомненно, зрелища гаже я никогда не видел.
Я снова отвернулся. Услышал, как Уна ахнула, и опять посмотрел.
Вокруг изуродованного тела нациста образовалось нечто непонятное. Оно скручивалось и разворачивалось, вырастало, словно живое. Постепенно фигура, похожая на змею, полностью поглотила жертву Элрика, дернулась и оторвалась от того, что осталось от тела. Взметнулась к своду пещеры. И грозовой тучей закружилась наверху. В туче сверкали и корчились крохотные молнии цвета человеческой крови, пока нацист визжал, как недорезанная свинья, сознавая, что его ждут страдания намного худшие, чем он уже пережил. В конце концов туча поглотила его целиком.
Голос Элрика перекрыл все остальные звуки:
– Отец ветров. Отец пыли. Отец воздуха. Отец грома. Х’Хааршанн Старик-отец. Старейший из отцов. Х’Хааршанн Старик-отец, отец первых.
Я понимал язык, на котором он говорил, потому что теперь разбирался во всем этом, и знал, что он приносит несчастного смертного в жертву тому, кого призывает.
– Старик-отец! Старик-отец! Я приношу тебе то, чего требует Владыка х’Хааршанн. Я приношу тебе мясо иноземца, которого ты возжелал.
Туча взревела. Удовлетворенно рыгнула. Издала что-то вроде негромкого свиста.
Алые молнии заплясали, образуя некую фигуру. Мне показалось, что я вижу сморщенное лицо мстительного старика, длинные пряди жидких волос, ниспадающие до высохших плеч. Беззубый рот почмокал губами, проглатывая последние капли жертвы. Растянулся в широкой ухмылке.
– Ты знаешь, как накормить старого друга, принц Элрик, – голос шелестел, словно порыв сильного ветра.
– Я кормил тебя и раньше, х’Хааршанн Старик-отец. – Мой двойник вложил окровавленный клинок в ножны и стоял, вытянув руки в жесте поклонения. – И буду кормить, пока жив. Таков наш уговор. Который ты заключил с моими предками миллион лет тому назад.
– А-хаааа, – глубоко вздохнул старик. – Мало кто об этом помнит. За столь изысканный пир я готов отблагодарить тебя. Чего ты желаешь?
– Кто-то призвал в этот мир твоих сыновей. Они плохо себя ведут. И причинили огромный ущерб.
– Такова их природа. Как еще им себя вести? Они так молоды, мои Десять сыновей. Десять великих х’Хааршаннов, гуляющих по мирам.
– Все так, Старик-отец. – Элрик взглянул на останки нациста. Как сокол оставляет от птицы одни только перья, так и Старик-отец сожрал смертного, оставив от него лишь окровавленные обрывки эсэсовской формы. – Но их привели сюда мои враги. Они угрожают мне и моим близким.