Эм + Эш. Книга 2
Шрифт:
— Насколько?
— Да мне, по ходу, кранты, — Лёва тяжело опустился на табурет. — Есть что выпить?
— Рассказывай давай. — Шаламов достал из холодильника бутылку пива. Поставил перед другом.
— А покрепче нет? Ну ладно, для начала и пивас сойдёт. — Лёва бережно потрогал разбитую губу, потянулся за пивом. — В общем, познакомился я тут с одними мужиками. Ещё на прошлой неделе. С виду серьёзные мужики, не гопота какая-то. Я даже удивился, когда увидел их в нашей общаге. Они приходили к Оксанке из двести пятнадцатой. Она с кем-то из них замутила, как я понял. Собственно, она нас и свела. Я к ней заскочил сигаретку стрельнуть, а там — они. Сразу стали быковать: мол, что за хрен без стука завалился, как к себе домой. Но Оксанка подсуетилась:
— Так надо было сразу завязывать.
— Да ты не представляешь, как это затягивает! Кажется, вот сейчас выпадет хорошая карта и отыграюсь. Хрен там. Продулся в чистую. Тогда Рустик, один из Оксанкиных мужиков, предложил дать в долг. Типа отыграешься — вернёшь. Я ещё благодарил его, дурак. Ну и конечно, Рустиковские бабки тоже ушли, я снова занял… В итоге, остался ему должен около штуки баксов. А после игры он меня к стеночке припёр: «Как, говорит, отдавать будешь?». Говорю: «Предкам напишу, они пришлют». «Ладно, — соглашается, — пиши. До субботы подожду». Я матери звоню: «Так, мол, и так, срочно нужны бабки. Дело жизни и смерти». А она мне: «Ну ты же знаешь, нам зарплату задерживают уже какой месяц. Дома ни копейки». Я прошу: «Займи!». Короче, в пятницу снова созвонились. Ну, заняла она там у кого-то баксов триста и всё. Больше тупо не у кого. Там реально никому зарплату не платят. Я удивляюсь, как она ещё эти-то сумела достать. Отдал я, значит, вчера всё, что было. А этот Рустик, козёл, бабки взял и говорит такой: «А остальное где? Ты мне ещё штуку должен». Я: «Какую штуку, когда там даже изначально меньше было?». Короче, отмудохали меня и сказали: «За то, что такой борзый и не всё вовремя отдал, к следующей субботе готовь полторы!». Прикинь! Это ж беспредел полный! Мне что, почку продавать?
— Шли их лесом. Тоже нашёл серьёзных людей, — хмыкнул Шаламов. — Серьёзные люди нищебродов на бабло не разводят. Серьёзные люди сами бабло делают.
— Спасибо за нищеброда, — обиделся Лёва и в один присест отпил почти полбутылки. — Как я их пошлю? Я ж реально им должен.
— Они тебя облапошили. Думаешь, они там по-честному играли? Это же классика жанра, обычный развод. Я даже поражаюсь, как ты на это повёлся.
— Да они нормальные были! Оксанкины друзья…
— Оксанка эта твоя — та ещё профура. Спроси её, она хоть в курсе, как этих друзей звать по фамилии? Короче, мой тебе совет: придут — шли их вместе с их долгом в пень.
— Так-то карточный долг — святое, — с укором заметил Лёва. — Дело чести…
— Пфф. Святое — это мать. Остальное — хрень, высосанная из пальца. Сам посуди: карты и святое — как это вообще может соотноситься?
— Так что, не займёшь? — перешёл Лёва к делу. — Знаю, это хренова туча бабок, но мне не к кому больше пойти.
— Блин, Лёва, ты меня как-то уж очень сильно переоцениваешь. Нету у меня ни столько, ни полстолька. Да и не гони, тебе говорю. Они тебя тупо разводят, а ты о какой-то чести бормочешь.
Лёва допил пиво и теперь сидел, поникший,
Какое-то время они не виделись — сначала Шаламов с родителями уехал из Железногорска. Потом Лёва два года оттрубил в мотострелках, но в прошлом году встретились очень тепло. Это Шаламов уговорил Лёву зацепиться в Иркутске — мол, здесь перспективы и возможности шире. Тот загорелся, но вуз не потянул, провалился на вступительных, тогда подался в лесотехнический колледж. Правда, как раньше они уже не общались, всё-таки у каждого появились и своё окружение, и другие интересы, но та детская дружба незримо и прочно связывала их, несмотря ни на что.
И всё же просить у отца такие деньги из-за Лёвиной глупости… Да тот и не даст. Отец, как занялся бизнесом, стал ещё прижимистее. Даже ему, сыну родному, выдаёт на житьё-бытьё как от сердца отрывает. Сокурсники многие вон на своих тачках в институт ездят, а Шаламов всё по маршруткам да троллейбусам отирается. Аж стыдно.
«Рано», — придумал отец дурацкую отговорку. Хотя какой там «рано»? Четвёртый курс! Ладно, чёрт с ней, с тачкой, но байк… вот чего душа жаждет. Рассекал у них один в академии на таком, терзал сердце. Шаламов раз двадцать, если не больше, подступался к отцу, просил и в лоб, и обходными манёврами — глухо. «Рано» и всё тут.
— Ну хочешь я с тобой в твою общагу съезжу? — предложил Шаламов поникшему Лёве. — Поговорим с этими серьёзными мужиками?
Тяжело вздохнув, Лёва поднялся с табурета.
Общежитие лесотехнического колледжа, где жил Лёва, находилось на самой окраине города, и ехать туда — по морозу да с пересадками — не хотелось совершенно. Впустую прождав троллейбуса двадцать с лишним минут и порядком продрогнув, Шаламов поймал частника.
— Не ближний свет, — заметил водитель пошарпанной тойоты, пожилой мужик в норковой кепке. — И снега вон как навалило. Это здесь, в центре, дороги чистят, а там… вдруг застрянем.
Шаламов проигнорировал его брюзжание, однако дороги и впрямь были занесены, и чем дальше от центра, тем сильнее. Поэтому автомобили ползли еле-еле. К самому общежитию водитель наотрез отказался подъезжать:
— Я там забуксую. Вон какие сугробы.
Спорить с ним они не стали.
— Может, в магаз заскочим? Здесь по пути… — с надеждой предложил Лёва.
— За водкой, что ли? — догадался Шаламов.
— Так для храбрости!
— Ладно.
Лёвин магазин прятался в подвале блочной пятиэтажки. Продавщица, огненно-рыжая тётка, узнала Лёву моментально и предъявила долг за какой-то прошлый раз. Шаламов расплатился, взял литр «Пшеничной», пару пакетиков «Зуко», банку маринованных огурцов, упаковку сосисок и сникерс для вахтёрши. Всё это добро огненногривая продавщица бережно уложила в пакет и пригласила заходить ещё.
Вахтёрша подаяние приняла благосклонно и даже не потребовала с Шаламова студенческий.
— Взяточница, — буркнул под нос Лёва, поднимаясь на свой второй этаж.
Общажный быт всегда угнетал Шаламова своей откровенной убогостью. Каждый раз он внутренне напрягался, глядя на эти расхлябанные фанерные двери, панцирные сетки на ящиках, разномастную мебель, которой давно пора отправиться на свалку, закопчённые потолки, ржавые раковины. Но самое плохое — это уборная. После её посещения хотелось с ног до головы искупаться в дезрастворе. Шаламов старался бывать у Лёвы как можно реже, хотя истинную причину скрывал — не хотел прослыть чистоплюем.