Эмансипированные женщины
Шрифт:
Меж тем приближалась пасха. Воспитанницам надо было устроить говенье, провожать их к исповеди и причастию, составлять табели за четверть. Раньше в подобных случаях пани Ляттер была очень деятельна, теперь же она почти совсем отстранилась от дел. Панна Говард замещала ее в пансионе, панна Марта по хозяйству, Мадзя в канцелярии.
Однажды Мадзя зашла к начальнице, чтобы выяснить, как быть с говеньем; вспомнив, что на следующий день воспитанницы уже должны говеть, она сказала:
— В помощь законоучителю вы, наверно, пригласите отца Феликса и отца Габриэля?
— Хорошо.
— Вы напишете им?
— Письма?
Через полчаса Мадзя принесла на подпись готовые письма. Пани Ляттер лежала на диване, глядя в потолок, и нехотя поднялась к письменному столу. Мадзя со страхом смотрела на нее; заметив это, пани Ляттер отложила перо и заговорила спокойным, порой насмешливым тоном:
— Вот видишь, какова она, эта женская независимость. Ведь я была независимой еще тогда, когда панне Говард и во сне не снились ни верховая езда, ни свободная любовь. Вот видишь! Воспитала детей, и нет их у меня. Сколько лет работала самостоятельно, чтобы сегодня сказать себе, что нет у меня даже минуты отдыха!
— Праздники приближаются, — заметила Мадзя, — каких-нибудь три недели осталось.
— Ты уезжаешь? — спросила пани Ляттер.
— Нет, — ответила Мадзя, краснея.
— Но ведь ты могла бы уехать, тебе есть куда поехать, — громким голосом проговорила пани Ляттер. — А разве я могу, да и куда мне ехать?
Ее отуманенные глаза заблестели, и обычно красивые черты приняли дикое выражение.
— Скажи, кто у меня есть и… куда мне поехать? Разве только к почтенному Мельницкому. Но и там не оставят меня ни одиночество, ни заботы. Так стоит ли ехать? Он звал меня и, я знаю, звал от чистого сердца. Писал, чтобы я приехала с Маней Левинской, иначе девочку возьмет к себе на праздники бабушка, которой она боится… Но что мне до них?
Мадзя была удивлена говорливостью пани Ляттер, которая никому не любила рассказывать ни о своих намерениях, ни о своих чувствах. Однако она тотчас заметила, что начальница глядит не на нее, а в окно, и обращается не к ней, а словно бы к кому-то за окном.
— Независимость, независимость, — улыбаясь, повторяла пани Ляттер. — Ах, глупая эта Говард! Она бы хотела всех девушек сделать независимыми, такими вот страдалицами, как я. Да разве она что-нибудь понимает? Она просто ничего не видит. Как будто борется за независимость женщин, а сама сживает со свету самую независимую… — Пани Ляттер вдруг повернула голову и, словно заметив Мадзю, спросила: — Что же, эта сумасбродка все читает вам лекции по теории независимости?
Изумленная Мадзя не знала, что ответить. Но пани Ляттер ничего не заметила. Она забарабанила пальцами по столу и продолжала, понизив голос:
— Клянусь, эта женщина источник всех моих бед! Закружила головы девчонкам, даже Эленке… Иоанне устраивала прогулки, ученицам свидания со студентами. А история с Дембицким! Во всем, во всем она виновата!
И пани Ляттер снова повернулась к Мадзе.
— Ты знаешь, — сказала она, — после пасхи панна Говард больше не будет у нас работать. Она сама заявила мне об этом, и я ее не задерживаю. Ах, да ты ждешь, чтобы я подписала письма ксендзам? Если бы я хоть недельку могла не думать о делах, я бы выздоровела.
— Вы плохо себя чувствуете? — робко спросила Мадзя.
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное.
— Будь добра, заадресуй и сейчас же отошли с кем-нибудь из прислуги. У нас уже мало времени.
Мадзя вышла от нее встревоженная, не решаясь даже заговорить с кем-нибудь о необычном поведении начальницы.
Дня за два до начала каникул лицо пансиона изменилось. Некоторые пансионерки, жившие далеко, уже уехали, в том числе и Маня Левинская, которая отправилась к своей бабушке в Житомир. Занятия проводились нерегулярно. Кое-кто из учителей не являлся на уроки, по вечерам занятий почти не было, и пансионерки, сидя в освещенных классах, читали романы.
В этот вечер хозяйка пансиона, панна Марта, увидев Мадзю, которая прохаживалась по коридору, кивнула ей пальцем.
— Зайдите ко мне, панночка, с черного хода, — шепнула она Мадзе. — У меня замечательные сливки и есть что порассказать вам.
Когда Мадзя, послав в третий класс взамен себя одну из шестиклассниц, сбежала вниз и вошла в комнату панны Марты, она нашла накрытый столик, кофе на спиртовке, кувшинчик сливок и тарелку сухариков с глазурью.
— Ах, какая прелесть! — весело воскликнула она. — Я так проголодалась!
Хозяйка сложила руки и подняла глаза к небу.
— Да, да, — тихо произнесла она, — сейчас здесь все голодны. Сегодня дети очень жаловались на обед, но я-то здесь при чем? Денег нет.
— Денег? — переспросила Мадзя.
— Ах, панна Магдалена, светопреставление наступает, все вверх дном пошло! — вздыхала хозяйка, наливая кофе. — Никому бы я этого не сказала, а вам скажу. Если мы заплатим одним только учителям, — а сделать это не сегодня-завтра придется, — у нас не останется денег на обед. А тут и домовладелец требует за помещение, скажу вам прямо: грозится. Не человек, идол…
— Что это так вдруг? — удивилась Мадзя.
— И вовсе не вдруг, ангелочек вы мой, душечка! Что, хороши сливки? Не вдруг, если Элене мать дала несколько сот рублей, а пану Казимежу тысячу с лишком! Я бы никому этого не сказала, но с пансионом так нельзя делать. Либо дети, либо пансион. Ах, какое счастье, что у меня нет детей!
Мадзя машинально пила кофе, аппетит у нее пропал.
— Я вас плохо понимаю, — прошептала она.
— Сейчас я вам все растолкую, — прервала ее панна Марта. — А что, хороши сухарики? Эленка не может работать, ей замуж надо за богатенького, мать из нее барыню воспитала, что ж, на тебе, Элюня, пару сотенок, езжай за границу, лови пана Сольского! Казик распутничал тут девять месяцев, бежать ему надо из Варшавы, на тебе, Казик, тысячу с хвостиком, потому и ты большой барин. Хлоп, хлоп, направо и налево и — нет денег за помещение!
Мадзя, держа в руках сухарик, задумалась.
— Странно, — прошептала она.
— Что? — спросила панна Марта.
— Вы говорите то же, что Малиновская.
— А вы откуда знаете? — с любопытством спросила хозяйка, наклоняясь к Мадзе.
— Я у нее была.
— Ах, вот оно что! И вы, панночка, были? Так, так, всякий должен о себе подумать. Мадам Мелин тоже была, и панна Жаннета завтра должна пойти.
— К Малиновской? Зачем? — воскликнула Мадзя.
— За тем же, за чем мы все ходили.