Эмигрант «первой волны». Часть первая. «Пепел империи»
Шрифт:
В кают-компании воцарилась поистине мёртвая тишина. Барон вновь задвигал желваками, с ненавистью, и одновременно с интересом, глядя на ротмистра.… Нужно было отвечать этому выскочке. И быстро отвечать… А что? Врангель прекрасно понимал, насколько справедлив этот вопрос. Ведь и вправду, всё молчало!!! А что стоило расчехлить хотя бы одно орудие, и дать ответный залп в сторону берега? Что мешало тем же офицерам, сейчас пристыжено опустившим голову, хотя бы для приличия стрелять в сторону «красных»? И этого не было… А этот мальчишка, этот сопливый ротмистр, смеет пенять ему! Да как он посмел??? Врангель хотел было ответить, но со стороны палубы раздался выстрел, послышался чей-то вскрик… Это и спасло ротмистра от гнева Главкома. Офицеры, не дожидаясь разрешения барона, толпой вылетели наружу, выпихнув туда и Кулинича. Ротмистр тут же поспешил скрыться в районе кормы…
А произошло вот что… Два офицера не поделили место на палубной скамье. Перепалка быстро закончилась выстрелом… Убийцу сразу же схватили… Но так как посадить его куда-нибудь до суда (а какой, к чёрту на крейсере суд, да ещё в такой ситуации?) возможности
Вынужденные временные переселенцы даже представить себе не могли, что творилось в освобождённом «красными» Крыму и, в частности, Севастополе!!!После завершения эвакуации в Крыму оставались около семи с половиной тысяч офицеров и солдат Русской армии. Кроме того, в госпиталях полуострова находились ещё около 15 тысяч раненых и больных. По разным причинам страну не пожелали оставить более 200 тысяч гражданских и военных чиновников, журналистов, актеров, врачей…
Понятно, что столь высокая концентрация на территории полуострова «представителей эксплуататорских классов» никак не устраивала большевистское руководство. Невзирая на свои декларативные заявления об объявлении широкой амнистии, «красные» по-прежнему видели Крым оплотом контрреволюции. Для ликвидации потенциального очага сопротивления режиму властями была создана «особая тройка», в состав которой вошли: член РВС Южного фронта Красной Армии, председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун, секретарь обкома партии Розалия Залкинд (в истории страны более известная как Землячка), а также нарком НКВД Крыма Александр Михельсон.
На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из Крыма, сразу заблокировались, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все пропуска подписывал непосредственно Бела Кун.
17 ноября 1920 года был издан приказ Крымревкома, согласно которому все служившие в белой армии лица должны были в трёхдневный срок явиться для регистрации. Многие из оставшихся офицеров и солдат Русской армии истолковали это как амнистию, и прибыли на регистрационные пункты. Поначалу людей, действительно регистрировали, и распускали по домам. У многих появилась надежда, что большевики выполнят свои обещания о помиловании и рыцарском отношении к побежденным, данные накануне взятия полуострова. Но вскоре вышел новый приказ о повторной регистрации, и все пришедшие на нее теперь были арестованы и вскоре расстреляны. Массовые расстрелы происходили одновременно во всех городах Крыма под руководством особого отдела 4-й армии и продолжались вплоть до 1 мая 1921 года, после чего волна террора медленно начала идти на убыль. Точное число замученных большевиками в Крыму установить и сейчас сложно. Исследователями называются разные цифры, однако даже по самым скромным подсчетам, количество убиенных исчисляется десятками тысяч. Отличительной чертой красного террора в Крыму в 1920-е годы являлось то, что его жертвами в большинстве своем были именно горожане. Сельские жители составляли лишь малую часть от общего числа арестованных. В основном, это были те, кто служил в белой армии.
15 ноября в город вошли уже основные части 51-й стрелковой дивизии под командованием Блюхера и Первой Конной армии Буденного.
Понятно, что гражданские, как, впрочем, и военные люди побаивались эту разношёрстную публику Красной армии, сочтя её предзнаменованием грядущих несчастий. При этом, однако, никто не мог даже представить, что реальность окажется во сто крат страшнее и ужаснее всяких предчувствий…
За первую неделю пребывания красных в городе были убиты более 8000 человек, общее же число казненных составляет около 29 тысяч человек. Опять же, приблизительно, и только по отчётам большевиков. Иностранцы, вырвавшиеся из Крыма во время разгула красного террора, в ужасе давали потрясающие картины зверств большевиков: Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар, Большая Морская и Екатерининская улицы были буквально увешаны качающимися в воздухе трупами. Вешали везде: на фонарях, столбах, на деревьях и даже на памятниках. Если жертвой оказывался офицер, то его обязательно вешали в форме и при погонах. Невоенных вешали раздетыми. Так, в самом Севастополе казнили около 500 портовых рабочих, и только за то, что они обеспечивали погрузку на корабли врангелевских войск.
Уже с первых дней занятия Севастополя особый отдел 51-й дивизии начал регистрировать оставшихся в городе белых. Ему на смену вскоре пришел особый отдел 46-й дивизии. Понятно, что послабления режима не наступило…
По городу были расклеены объявления, в которых сообщалось, что такого-то числа в городском цирке состоится общее собрание всех зарегистрировавшихся «бывших», а также все тех, кто по каким-то причинам до сих пор не прошел регистрацию. В назначенный день цирк и вся площадь были в буквальном смысле слова забиты законопослушными «бывшими». Во второй половине дня все примыкающие к площади улицы были блокированы войсками. Всех, кто находился на площади, начали медленно оттеснять в сторону особого отдела дивизии.
Надо сказать, что красные основательно подготовились к приему столь большой партии «бывших». В концлагерь чекистами был превращен целый квартал. Именно сюда заключили несколько тысяч «буржуев», поверивших, что их не станут преследовать и позволят работать на благо Отчизны. Первую ночь несчастные люди стояли во дворах и загонах, согнанные туда, будто скот, потом «в течение двух дней их… не стало, и проволочную изгородь сняли».
В особом отделе работали несколько троек, опрашивавших арестованных и тут же решавших их дальнейшую судьбу. Часть арестованных группировали в маршевые роты и пешком отправляли на север. Другую часть арестованных, подавляющее их большинство, вывозили на автомашинах за город, и там под покровом ночи казнили. Помимо того, расстрелы проходили на английском, французском и городском кладбищах, а также на территории современного Херсонесского заповедника, неподалеку от башни Зенона.
Страшная резня офицеров в Крыму заставила содрогнуться многих. Творившиеся на полуострове зверства вызывали возмущение у целого ряда партийных работников. В ответ на это Кун и Залкинд обвиняли выступавших против террора в «мягкотелости» и «мелкобуржуазности», требуя удалить их из Крыма.
Тем не менее, массовые убийства получили такой широкий резонанс, что ВЦИК вынужден был направить в Крым специальную комиссию по расследованию. Даже глава ВЧК Дзержинский в итоге признал, что им и другими руководителями его ведомства была «совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и, чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия».
Впрочем, виновники крымской трагедии не понесли никакого, пусть даже самого незначительного, чисто формального наказания. Ограничились только тем, что отозвали Бела Куна и Землячку из Крыма, когда они уже фактически сделали свое черное дело, и необходимость в их услугах отпала. «Мавр сделал своё дело…».
Быстро стемнело… Крейсер «Генерал Корнилов» двигался к Турции, отсвечивая несколькими лампами по бортам, на носу, и корме. В темноте моря были едва заметны сполохи огня. То тут, то там… Флагман обгонял менее быстроходные судёнышки. Целая армада самых разных судов – от дредноута до баркасов и парусников, все, что врангелевцам удалось мобилизовать в крымских портах, увозила к турецким берегам остатки разбитого войска. Поздней ночью, уже тайно, захоронили погибших при последнем обстреле с берега. Просто замотали в простыни, одеяла, привязали к ногам груз, и тихо спустили в тёмную воду моря… Для них эвакуация завершилась, едва начавшись. Оставлять их на палубе было верхом безрассудства. Кто знает, когда закончится этот переход. Опять же было неясно, разрешат ли турецкие власти захоронение погибших на их территории…
Плавание продолжалось для всех по-разному… От четырёх до шести суток. Кто-то вообще не смог добраться до спасительного берега, навсегда сгинув в пучинах Чёрного моря… И этому было жуткое объяснение… Если сама погрузка была спланирована и проведена почти идеально, то о плавании этого уже не скажешь. Как выяснилось позже, запасы продовольствия и воды закончились почти сразу… Ну, или почти заканчивались… Это становилось нерешаемой проблемой… На многих судах, рассчитанных на определённое количество человек, находилось в три, а то и в пять-шесть раз большее количество пассажиров. Все палубы, каюты, трюмы, командирские мостики, спасательные лодки были битком набиты народом. Весь морской переход многие должны были провести стоя, едва имея возможность присесть. Задыхались от тесноты в полутёмных помещениях. Замерзали от холода. Кто-то, не выдержав, сходил с ума. И всё это уместилось в крохотные временные рамки столь краткого и кошмарного, смертельно опасного плавания. Разве уместна была в тот момент статистика? Потому-то и число людей, покончивших с собой во время эвакуации самоубийством, просто сброшенных и бросившихся в море от безысходности и отчаяния не поддается учету. Относительный порядок сохранялся лишь на крейсере, да и то по одной лишь причине… Здесь следовал на чужбину сам Врангель… На других же судах… Обезумевшие офицеры, да их подчинённые отбирали силой всё… И еду, и питьё, потом в ход пошла тёплая одежда. О ценностях пока молчали… Однако ночью, кое-кто обладавший ими, отправлялся на корм рыбам. Днём грабить и стрелять побаивались. Всё же недалеко находился Главком. Поэтому в светлое время суток за «счастливцем» просто наблюдали. А уж ночью… Грабили быстро и тихо. Не стреляли, боясь справедливого гнева. Только откуда ему было взяться у насмерть перепуганных, голодных и замёрзших людей? Нет, просто тихо окружали, лишая всякой возможности защищаться. Если же строптивец отказывался добровольно отдавать своё добро, то его незамедлительно «сажали» на нож. Да и не только его. Как правило, эмигрировали семьями. Вот и их ждала совсем уж незавидная судьба. Удар «финкой», и за борт… А утром, когда крейсер притормаживал свой ход, давая возможность другим тихоходным посудинам подтянуться, всё выглядело весьма мирно и пристойно. На всех палубах царила тишина… Правда, изредка её нарушали ничего не понимавшие дети. Что с них взять? А остальные люди как же? Неужели не видели произвола? Видели… Но никто не смел жаловаться. Да и правды толком никто не знал. Был человек, была его семья, и вдруг все пропали… Никто и не думал почему… Хотя, чего греха таить, догадывались. Но молчали, опасаясь за свою жизнь, и жизни близких. Так и следовали дальше в прямой видимости с «Генерала Корнилова». Наблюдая друг за другом, и со страхом ожидая наступления темноты… Старшие офицеры практически не вмешивались, и не останавливали грабёж и убийства. Им перепадало от награбленного… На чужбине пригодится, этого никто и не скрывал… Так что о «светлых» чувствах к Отчизне, и о чести офицерской можно было забыть… А уж об идеалах «белого» движения не стоило вообще думать. Не то время… Каждый думал теперь только о себе… К тому же о возвращении в Россию мало кто мечтал. Свободно туда не попасть, лишь в составе освободительной армии. Но когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще, никто не знал. Хотя генералитет упорно отстаивал свои идеи, вынашивая порой безумные планы освобождения России от большевизма. Забегая вперёд, мы знаем, чем закончились все эти «крестовые» походы против страны Советов. Пока же, скорбная армада судов неуклонно двигалась в неизвестность… Пока что, к берегам Турции… Что будет дальше? Вопросы, вопросы… Ответов не было…