Эмигрант с Анзоры

Завацкая Яна

Я вздрогнул. Мне стало как-то не по себе… Не знаю даже, почему. Может, потому что это я – лишь в последний миг остановился, чтобы не пройти по судьбам… да что уж там – по трупам друзей.

А ты не сумел, Оказался неловок и слаб.И вот ни любви, ни ветра твоим парусам.Но вот ты стоишь – Не воин, не царь и не раб.И

песню поешь, Которую выдумал сам.И песню с собой берешь, что придумал сам.

Акман доиграл концовку. Ирна, внимательно слушавшая, вздохнула и сказала.

– Что-то ты странно… непонятная какая-то философия. Разве жизнь – не борьба?

– Смотря в каком смысле, – буркнул Акман.

– Мне кажется, я понимаю, – сказал Геррин. Я опустил глаза.

– Самое бессмысленное, – заметил Геррин, – это просить поэта объяснить его стихи. Он уже все в них сказал! Если ты не понял – это твои проблемы.

– Золотые слова, – подтвердил Акман. Ирна коснулась его рукава.

– А теперь давай-ка сыграй нашу любимую…

И они запели хором все втроем, три старика, подсевшими, но еще красивыми голосами. Я слышал эту песню – древняя совсем, кажется, еще Эдолийская. Но не знал слов.

Она скажет – люблю, ты ответишь, ну что же, однако – прощай.Время плыть кораблю, подчиняться рулю, меня ждет звездный край.И за гранью огня, я, твой облик храня, буду помнить тебя.А вернувшись, найду уж не ту, уж не ту, что оставил, любя.

Интересно, что было связано у них с этой музыкой? Я вглядывался в глаза Ирны… Геррина… пилота. Многое связано. Мне никогда этого не узнать, даже если расскажут – просто не понять. Каждый проживает свою жизнь. И я никому не могу рассказать о том, что было со мной.

Наверное, так и должно быть. Но кажется, что все равно есть кто-то, кто знает обо мне все. Знает, и помнит… и, наверное, любит меня. Пусть я и не встречу этого кого-то – просто знать, что он есть…

Это слишком глубоко, чтобы можно было об этом сказать словами.

Она скажет – прости, будут клятвы пусты, не узнать нам сейчас,Что нас ждет за чертой, за глухой пустотой, разделяющей нас.И быть может, что я на земле, без тебя стану нервной, чужой.Но твой облик храня, будут ждать сыновья новой встречи с тобой.

Вскоре позвонили из лаборатории, и Геррин с Ирной вступили в какую-то малопонятную и ожесточенную дискуссию. Акман сказал «Пойду, посмотрю, как там у вас в саду». Я, подумав, двинулся за ним.

Мы подошли к фонтану. Пилот с неясной нежностью рассматривал и поглаживал растения – твердые темно-зеленые листья аскара, нежнейшие лепестки тимской розы, вьющееся кружево традесканции…

– Рассадили они кусты-то, – сказал он себе под нос, – ну и правильно… А что-то хибис в этом году не цветет, что ли?

Услышав мои шаги, Акман обернулся.

– А, Ландзо… Ну и как ты летаешь?

– Хорошо, – я пожал плечами.

– Нравится? Не женился еще?

– Нет пока.

– Ты… найди себе кого-нибудь, – сказал Акман, – а то, знаешь… когда-нибудь все равно перестанешь летать. И тогда…

Я кивнул.

– Видишь, я думал, мол, мне больше никто не нужен, никогда… Когда моя жена погибла, – пояснил он, – ну, дурак был. Летал много. Не до того. И вообще, знаешь, такой был романтичный. А потом как-то понял – кто-то должен быть рядом. Но поздно уже. Теперь – поздно. Да и привык я один.

– Я не знал, что вы знакомы с Геррином, – сказал я осторожно.

– Летали вместе, – сказал Акман, – шесть экспедиций. Он был руководителем. Каждый раз уговаривал меня вести корабль. Видно, привык ко мне.

Он помолчал.

– Давно это было, Ландзо.

Я вдруг ощутил какую-то холодную пропасть. Между мной и Акманом. И моими стариками. Вот я – молодой и сильный, и в моих руках теперь корабли, и оружие, и сила, и слава Квирина. А раньше все это принадлежало им. Казалось бы, это должно нас сближать. Но все яснее, все четче разница между нами. Мне их не понять. Мне не узнать их жизни. Так же, как им не узнать моей.

Но я их все равно люблю.

И потом, они совсем не плохо прожили жизнь, и не плохо держали Квирин. И я должен их не подвести. Я должен оказаться не хуже.

– Слышишь, как птицы… – начал Акман и умолк. Действительно – птицы звенели во всю весеннюю силу. Мы постояли и помолчали, слушая их.

– Эй, эстарги, идите в дом. – Ирна подошла к нам, – что это вы уединились?

Вскоре начались мои тренировки. Дэцин руководил моим обучением, и по-моему, оно было не менее круто, чем у команды Ноль. Например, рукопашным боем я занимался с самым настоящим хвостатым кронгом с планеты Кроон, или как они сами себя называют – скаржем. В результате, конечно, ходил в синяках. Зато мастерство нарастало день ото дня…

Учились мы и еще всякому. Например, особенно много занимались тактикой информационной войны. Занимались психотренингом – довольно жуткая штука, основанная на дозированном использовании психотронного излучения, которое мне уже пришлось на себе испытать как-то. Так нас готовили к бою с дэггерами. Все это не входило в систему подготовки ско, и для меня было совершенно новым. Я занимался то с кем-нибудь из военных, то с самим Дэцином. Вскоре руководитель познакомил меня с отрядом – то есть декурией, которая называлась отрядом, поскольку исполняла особое назначение. Так была организована Дозорная служба, каждый знал лишь несколько человек, свой отряд, хотя в акциях, конечно, участвовало много народу.