Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика
Шрифт:
«партии» гностиков с анархическими тенденциями. В философском отношении
Шмитт также «развился» в мистика и гностика (см его двухтомное сочинение
«Die Gnosis»).
*) Eugen Heinrieh Schmitt, Das Geheimnis der Hegeischen Dialektik,
1888 г , S 86
**) Там же, стр 105.
XXX
преодоления этого противоречия. Диалектическое понимание
мышления необходимо, потому что основа мысли есть не–мысль, потому что
скрытая и все же повсюду
конкретное, чувственное, словом — основа мысли, ее
противоположность, есть чувственность, конкретное, материальное. Гегель с своей
идеалистической и абстрактной точки зрения не мог добраться до
общей основы философии и естествознания, каковой основой является
чувственный мир.
Гегель утверждает, что «сверхчувственное есть чувственное и
воспринятое, как они существуют в истине». «Сверхчувственное» есть
идеальное выражение чувственного и конкретного. Гегель, однако,
останавливается на этом идеальном, которое одно и есть истина.
Таким образом, действительный мир исчезает и растворяется в
тумане абстракций. Но истина — это конкретное; она требует, чтобы
мы воспроизвели в человеческом сознании это конкретное и
чувственное. Гегель, понимая единство чувственности и мысли, остается на
точке зрения мысли, отожествляя с ней чувственный,
материальный мир. Последний представляет собою противоположность,
которой определяется абстрактное, отвлеченное. В этой
противоположности–абстрактное, мысль, находит свою границу. Логическое и
абстрактное имеют свою противоположность и находят свое общее
определение в конкретном, не–логическом. Конкретное, чувственное,
материальное есть отрицание абстрактного, отрицание мысли, ее иное,
имманентная отрицательность логической идеи, ее реальное
содержание. Мысль и с точки зрения Гегеля должна перестать быть чистой
абстракцией, отвлеченным понятием, а должна стать «конкретной
мыслью», «объективным понятием», т. е. переходящим в свою
противоположность, в материальное содержание. Словом, мы можем
формулировать эту точку зрения таким образом: истина формального и
абстрактного, истина идеального есть конкретное, чувственное,
материальное.
Для нас не подлежит сомнению, что Шмитт в своей критике
гегелевской диалектики находится под влиянием, с одной стороны,
Фейербаха, а с другой стороны, возможно, и Маркса, хотя его работа
носит на себе печать полной независимости и самостоятельности.
Но как бы там ни обстояло дело с вопросом о влиянии Маркса на
Шмитта,
с критикой Маркса и Энгельса,
IV.
Мы уже привели выше мнение Энгельса о гегелевской диалектике
как о крайне отвлеченной и абстрактной. Маркс первый указал на
ее мистифицирующую форму, противопоставляя последней
рациональную форму. «В своей мистифицированной форме, — писал Маркс, —
диалектика стала модной в Германии, так как, повидимому, давала
возможность набросишь покрывало (курсив мой. — А. Д) на
существующее положение вещей». Мистическая оболочка скрывала
действительные, реальные отношения, превращая конкретное в
логический призрак, а этот последний в единственную реальность, «Мой
диалектический метод, — писал Маркс, — не только в корне отличен
от гегелевского, но представляет его прямую противоположность.
Для Гегеля процесс мысли, который он, под названием Идеи,
превращает даже в самостоятельный субъект, есть демиург
действительности, представляющей лишь его внешнее проявление. Для меня,
наоборот, идеальное есть не что иное, как переведенное и
переработанное в человеческой голове материальное» *).
Таким образом, метод Маркса отличен от гегелевского в двух
отношениях: во–первых, он отличается по своему исходному пункту,
по своему теоретико–познавательному основанию (в смысле
разрешения вопроса о взаимоотношении мышления и бытия), и по своему
мировоззрению вообще; во–вторых, — и это обстоятельство имеет
также огромное значение, — метод Маркса противоположен
гегелевскому в смысле иного разрешения вопроса об отношении
абстрактного и конкретного, формального и материального, что
непосредственно связано с материалистическим мировоззрением Маркса вообще.
То, что Маркс донимает под мистической и мистифицирующей формой
гегелевской диалектики, раскрывается как действительно
конкретное, принявшее у Гегеля форму призрака, логической схемы Поэтому
Марксу предстояло прежде всего за мистической формой вскрыть
рациональную форму, ? е действительное содержание абстрактных
призраков.
В упомянутом уже послесловии ко второму изданию первого тома
«Капитала» Маркс пишет: «Мистифицирующую сторону гегелевской
диалектики я подверг критике почти тридцать лет тому назад, в то
время, когда она была еще очень модной». Маркс имел в виду опубли-
*) См Я Маркс, Капитал, ? I, послесловие к второму изданию.