Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика
Шрифт:
обыкновенно, что абсолютное должно находиться далеко по ту сторону,
но оно как раз есть вполне наличное, которое мы, как мыслящие
существа, всегда носим с собою и употребляем, хотя явно не сознаем
этого. Такие определения мысли преимущественно отложились в
языке и, таким образом, преподавание детям грамматики полезно тем, что
заставляет их бессознательно обращать внимание на различия
в мышлении.
Обыкновенно говорят, что логика
а свое содержание она должна заимствовать из какого–либо другого
источника. Логические мысли, однако, не являются каким–то «но» по
сравнению со всяким другим содержанием, а всякое другое содержание
есть, наоборот, лишь некоторое «но» по сравнению с ними. Они
представляют собою в–себе и для–себя–сущее основание всего. Чтобы
направить свой интерес на такие чистые определения, требуется уже
очень высокая ступень образованности. Рассмотрение их самих в себе
57
и для себя имеет, кроме того, и тот смысл, что мы выводим
эти определения из самого мышления и из них самих усматриваем,
истинны ли они, или нет. Дело происходит не так, что мы их
воспринимаем внешним образом, а затем даем их определение или вскрываем
их ценность и значимость, сравнивая их с теми представлениями
о них, которые имеются в нашем сознании. В таком случае мы
исходили бы из наблюдения и опыта и сказали бы, например: слово «сила»
мы обыкновенно употребляем в таких–то и таких–то случаях, и для
обозначения того–то и того–то. Такое определение мы называем
правильным, если оно согласно с тем, что содержится в нашем обычном
сознании о ее предмете. Но таким образом понятие определяется
не в самом себе и для себя, а согласно некоторой предпосылке,
являющейся в таком случае критерием, масштабом правильности.
Мы, однако, не должны пользоваться такими масштабами, а должны
предоставлять живым самим по себе определениям действовать
самостоятельно. Вопрос об истинности определений мысли должен
представляться странным обыденному сознанию, ибо, как кажется, они
делаются истинными лишь при применении их к данным предметам, и не
имеет поэтому никакого смысла спрашивать об их истинности вне этого
применения. Но именно этот вопрос и важен. При этом мы должны,
разумеется, знать, что следует понимать под истиной. Обыкновенно
мы называем истиной согласие предмета с нашим представлением. Мы
имеем при этом, в качестве предпосылки, предмет, которому должно
соответствовать наше представление о нем. В философском смысле,
напротив, истина
согласие некоторого содержания с самим собою. Это, следовательно,
совершенно другое значение истины, чем вышеупомянутое. Впрочем
более глубокое (философское) значение истины встречается отчасти
также и в обычном словоупотреблении; мы говорим, например, об
истинном друге и понимаем под этим такого друга, способ действия
которого соответствует понятию дружбы; точно так же мы говорим
об истинном произведении искусства. Неистинное означает в этих
выражениях дурное, несоответственное самому себе. В этом смысле
плохое государство есть неистинное государство, и плохое и
неистинное вообще состоит в противоречии, имеющем место между
определением, или понятием, и существованием предмета. О таком плохом
предмете мы можем себе составить правильное представление, но
содержание этого представления неистинно внутри себя. Мы
можем иметь в своей голове много правильного, что вместе с тем
58
неистинно. Единственно лишь бог есть истинное согласие
понятия и реальности. Но все конечные вещи имеют в себе неистинность,
они имеют понятие и существование, но это существование не
соответствует их понятию. Поэтому они должны; погибать, и эта их гибель
служит проявлением несоответствия между их понятием и их
существованием. Животное как единичное имеет свое понятие в своем
роде, и род освобождает себя от единичности посредством смерти.
Рассмотрение истины в разъясненном здесь смысле, в смысле
согласия с самой собою, составляет настоящую задачу логики. В
обыденном сознании вопрос об истинности определений мысли вовсе и не
выступает. Задачу логики можно также формулировать таким
образом, что в ней рассматриваются определения мысли, поскольку они
способны постигать истинное. Вопрос сводится, следовательно, к
выяснению того, какие формы — формы бесконечного и какие формы—
формы конечного. В обыденном сознании не возникает никаких
подозрений при пользовании конечными определениями мысли, и оно без
дальнейшего признает за ними значимость. Но все заблуждения
происходят оттого, что мыслят и действуют согласно конечным
определениям.
Прибавление 3–е. Истинное можно познать различными способами,
и эти различные способы познания мы должны рассматривать только
как формы. Так, например, мы можем несомненно познать истину