Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
Шрифт:
– Куда ж теперь бежать, – вздыхаю. – Зря, что ли, ехали в такую даль? Будем стучаться.
Однако нас опередили. Парадная дверь распахивается сама, на пороге стоит симпатичный белобрысый карапуз лет пяти и взирает на нас, деловито мусоля во рту безымянный палец левой руки.
– Покажите приглашение, – наконец говорит ребенок, и в тоне его явственно звучит недетская смесь строгости и иронии.
Я окончательно теряюсь, но заветную бумажку младенцу протягиваю. Кто его знает, этого вундеркинда, может быть, ему родители велели гостей встречать…
– Что же ты такой неаккуратный? – сердится дитя, обнаружив оторванный уголок приглашения. – Ничего тебе в
Ему, вундеркинду, может, и понятно. Мне – нет. Маша, кажется, и вовсе в шоке. Изумленно переводит взгляд с меня на мальчишку и обратно; взор ее мечется, как пчела, застрявшая между оконными рамами.
– Ну что же вы ребенка испугались, – смеется карапуз. – Не нужно бояться, меня ни нянчить, ни пеленать, ни на горшок сажать не придется. Проходите лучше в дом. Посидите. Успокойтесь. А я пока пойду другим гостям покажусь, таким они меня еще не видели… Потом вернусь.
Он впускает нас в полутемную прихожую, пухлая ладошка повелительно указывает на одну из дверей.
– Посидите пока там, – говорит. – И ничего не бойтесь. В этом доме не умирают, так-то.
– Какой странный мальчик, – шепчет мне Маша, когда мы послушно заходим в отведенную для нас комнату и усаживаемся рядом на старом, но чертовски уютном диване.
Здесь горит настольная лампа под зеленым абажуром, под ноги стелется смешной тряпичный коврик, окна завешены плотными шторами яркого апельсинового цвета, а обои на стенах явно предназначены для детской: там резвятся какие-то зооморфные мультяшки в коротких шортах и пестрых рубахах, цветут незабудки, растут гигантские мухоморы. Но Маше нет дела до окон и стен, ее здорово взволновал давешний малыш.
– Разговаривает совсем как взрослый. И – ты слышал? – он сказал, что детство, мол, к нему вернулось, потому что мы в гости пожаловали… То есть нужно сделать вывод, что на самом деле он взрослый? Или как? Думаешь, это розыгрыш? Его родители подучили людей смущать? Ма-а-акс, скажи же хоть что-нибудь!
– Солнышко, – вздыхаю виновато, – да откуда же мне знать? Я – дурак дураком, ничего не понимаю. Мальчишка и правда странный. Он меня даже напугал немного… ну, не он сам, а это нелепое сочетание детской мордашки и старческой строгости.
– Трусишка, – улыбается она. – Трусишка зайка серенький под елочкой скакал… Слушай, а зачем мы вообще сюда приперлись? Пока ехали, мне было более-менее понятно, а теперь – нет. В самом деле, зачем?
– «Зачем» – это неправильная постановка вопроса, – говорит невысокий красивый старик, который, оказывается, уже стоит на пороге и внимательно слушает нашу болтовню. – Самые замечательные поступки всегда совершают не «зачем-то» и не «для чего-то», а просто так… Лучше уж спрашивать: «Почему?» На такой вопрос всегда найдется больше одного ответа, не так ли?.. Например: вы приехали сюда потому, что я давно ждал вас обоих в гости, но не смел торопить события, поскольку попасть в мой дом вы могли только вдвоем, а вам потребовалось немало времени, чтобы найти друг друга… Или же потому, что все предшествующие события ваших жизней незаметно подталкивали вас к этому маленькому безумству. Наконец, просто потому, что пришло время видеть сны наяву, а начинать следует именно с этого сна… Но я забыл представиться. Я – хозяин дома. Чаще всего меня называют именем Франк, впрочем…
– Вы – тот самый Франк, который обожает таскать непосвященных «на ту сторону»?! – вскакиваю и смотрю на него, потрясенный. –
– А ты – тот самый Макс, который однажды забрел в несбывшееся «Венское кафе», выпил там несбывшийся джин-тоник и подслушал вполне сбывшуюся болтовню моих старых друзей, – смеется незнакомец. – Не стоит придавать значение сплетням. Не так страшен Франк, как его малюют. И не бывает «непосвященных». Рождение человека – само по себе обряд посвящения. Всякий, кто однажды родился, уже избран и посвящен, а потому способен на все. Иных испытаний не требуется.
– Подождите-ка, вы оба, – незнакомым, чистым, без обычной воркующей хрипотцы, голосом говорит Маша. – Мне нужно собраться с мыслями. Построить карточный домик, хоть хижину дяди Тома. Все пока рассыпается, но… – Она пристально смотрит на Франка и вдруг улыбается удовлетворенно, как сытая кошка. – Вот. Вспомнила. Вы помогали дядечке в военной форме вынимать меня из-под земли, из люка, куда я провалилась, верно? Он поднимал меня вверх, а вы принимали. Я запомнила, как сквозь ваши руки просвечивало солнце, но никогда не могла восстановить в памяти ваше лицо. Это были вы, правда?
Франк смеется. Он тоже доволен. Я не понимаю ничего, но на всякий случай радуюсь за компанию. Моя Маша вдруг узнала странного старика; получается, что он спас ее когда-то. Наверное, это хорошо.
– И еще вы работали в «Кавярне», во Львове, – продолжает она. – Вы всегда давали мне не одну, как всем, а две деревянные палочки. Одну – помешивать кофе, пока он варится, а вторую – на память. Вы всегда так говорили: «на память», но я не понимала, о чем речь, и вечно их теряла, или ломала на кусочки, или выбрасывала… А вы хотели помочь мне вспомнить, что мы уже встречались, да?
– Было дело, – ласково говорит Франк. – Твое поведение в те дни ясно указывало, что время для воспоминаний еще не пришло. Но, каюсь, я тороплив и упрям. Есть такой грех.
– А в Таллине вы продавали горячее вино со специями в таком крошечном подвальчике, в Старом Городе, – Маша тихо смеется от облегчения. – Я туда редко заходила, всего раза три, но однажды вы стряхнули в мой стакан лепестки засохшей розы, и я была тронута: такой галантный жест… Хотя лепестки прилипали к зубам и нёбу, и я чуть не подавилась, когда один из них попал мне в горло… А потом мы встретились в Ужгороде. Вы сидели на набережной, напротив пивной, которую местная молодежь называет «У Гада», и рисовали, а я шла мимо, и мы немного поболтали, но мне в голову не пришло, что мы уже когда-то встречались. Это все были вы, ведь правда? И потом еще не раз вы появлялись на моем пути. Всегда эпизодически, ненадолго, и ваше лицо обращалось ко мне лишь вполоборота, так что я даже узнать вас не могла. Но теперь пасьянс сошелся, мне даже подтверждения не требуется, потому что я знаю… Вы – мой ангел-хранитель?
– Ну что ты. Не ангел. Просто хранитель. Должен же был хоть кто-то за тобой приглядывать. Сама не справлялась, а других близко не подпускала, – качает головой Франк.
– Почему «не справлялась»? С чем это я не справлялась?
– Как – «с чем»? С жизнью, с чем же еще. Играла своими днями, как котенок с клубками, только и было мне заботы за тобой следом ходить да перепутанные нити снова в мотки собирать… У девицы своих-то судеб несколько дюжин, а она все норовила чужую прожить, – Франк заговорщически мне подмигивает, словно бы я непременно должен оценить его шутку, гоготнуть понятливо: «Ишь ты какая, своих – дюжины, а она еще и чужие за пазуху тянет, гы-ы, вот потеха!»